В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

— Счастливчики! — пробормотал дон Танкреди.

— Очень выгодные дела, в этой области, — продолжал Баттиста, — наша компания проворачивает с платочками. Долгое размахивание платочком, пока не исчезнет поезд, стоит не менее шести лир; а выгода тут состоит в том, что одним платочком можно проводить до пятидесяти человек, каждый из которых, разумеется, платит полную цену, поскольку не подозревает о существовании других. «К сожалению, — сказал мне вчера этот мой коллега, — наступают более практические времена, когда будут использоваться механические платки, приводимые в действие электрическим током, для размахивания при проводах и в окне вагона». Это приведет к разорению тружеников платка на вокзалах, которые составляют значительную массу и представляют многочисленные интересы.

Разговаривая таким образом, наши друзья прошли по роскошным залам Агентства и дошли до парадной лестницы. У входной двери они стали свидетелями забавной сцены: какой-то бедняга вылетел на улицу под пинками секретаря, который кричал при этом:

— Знайте, что такого рода утешений здесь нет!

— Что происходит? — спросил дон Танкреди у несчастного, с тайной надеждой услышать рассказ об одном из тех событий, которые попадают в газеты под заголовком «Арест развратника».

— Я, — сказал тот, — несчастен, и я обратился в Агентство, чтобы получить небольшое утешение.

— Ну и?

— Так вот, они хотели дать мне утешителя. Мне же нужно было несколько сот тысяч лир. Поверьте, для того, кто страдает, нет лучшего утешения в жизни, чем это.

Трое друзей в задумчивости удалились.

— Отобедайте с нами, — сказал ему дон Танкреди. — Улица Домиков, Сильно Удаленных Один от Другого, дом 22.

Баттиста вбежал на улицу Домиков, Сильно Удаленных Один от Другого — он уже опаздывал, — когда хлынул ливень. Молодой человек, которому не хотелось явиться промокшим насквозь, едва успел спрятаться под аркой; там он простоял полчаса, потому что дождь все не переставал. «Приду, а они уже сидят за столом, — думал он с содроганием. — Какой позор!» Поскольку домики находились на большом расстоянии один от другого, как на то и указывало название улицы, нельзя было пройти под стоками с крыш. Баттисте пришлось подождать, пока дождь перестанет. После этого он ринулся из-под арки, под которой он нашел укрытие, на поиски номера 22, и, случайно посмотрев вверх, он увидел, что это и был номер 22.

Гастон д’Аланкур проводил его в гостиную. Баттиста, который едва не потерял равновесие, шагая по навощенному полу, выпрямился.

— Гастон д’Аланкур, — сказал он.

— Синьор Баттиста.

— Что прикажете… Пардон, я хотел сказать: господа сидят за столом?

— Нет.

Баттиста облегченно вздохнул.

— Они закончили есть несколько минут назад, — закончил старый преданный слуга.

И оставил Баттисту одного. Тот огляделся. На столике лежала почти пустая коробка шоколадных конфет. Солнечный Луч покраснел и вполголоса выбранился.

«Подумают, что это я их съел», — подумал он.

Тут в гостиную вошла Эдельвейс, которая несла в руке дона Танкреди.

— Почему вы не пришли на ужин? — закричал старый ветреник. — Мы вас ждали, а вы все жеманничаете.

— Я был очень занят, — смущенно пробормотал наш друг, которому страшно хотелось есть.

Дона Танкреди поместили на крошечный стул, сделанный специально для него. Он весело сказал Баттисте:

— Все беспокоитесь, да? Да оставьте, хватит вам так беспокоиться. Право, не стоит.

— Мне за это платят, — сказал молодой человек, слегка покраснев.

Узнав за разговором, что вся эта суматоха вокруг белья, все это снование портних, модисток и мебельщиков — это все были приготовления к свадьбе Эдельвейс и Гверрандо, и свадьба эта должна состояться через несколько дней, Баттиста чуть не заплакал. Он вытащил платок и осторожно развернул его, опасаясь, что на нем могут быть дырки. Но старый распутник не дал ему времени поплакать. Он позвал его.

— Садитесь, — сказал он.

Солнечный Луч уселся и непринужденно положил ногу на ногу. Не успел он совершить это движение, как ужасная мысль пронзила ему мозг: «А вдруг у меня дыра на подошве?» Потихоньку он снова поставил ногу на пол.

— Ну, — спросил у него дон Танкреди, которому нужно было слышать веселые речи, — что поделываете?

— Да все то же, проживаю помаленьку.

— Проживаете помаленьку? Вы хотите сказать, что живете помаленьку.

— Нет-нет, проживаю. Мы все этим занимаемся, беспрерывно, с самого рождения. Мы все думаем, что живем помаленьку, а на самом деле только проживаем помаленьку.

— Ну что это за разговор? — сказал дон Танкреди, слегка побледнев. — Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Ну же, развеселите меня какими-нибудь остротами.

Баттиста улыбнулся.

— Сегодня утром, — сказал он, — я думал, что мы живем в детективной пьесе, которую можно было бы назвать: «Пропажа трупа».

— Неужели?

— Да: с самого сотворения мира все мертвецы умерли. Вы не скажете, куда девались все эти трупы?

— Наш Солнечный Лучик никогда не унывает, — воскликнул дон Танкреди, слегка вздрогнув.

На следующее утро Баттисте, который начал переживать в связи с приближением свадьбы Эдельвейс (делал он это тайно, поскольку А.Б.П. запрещало ему беспокоиться о своих делах), пришла в голову блестящая мысль: он написал доктору Фалькуччо длинное письмо, в котором, изложив положение вещей, попросил его о следующем:

Прошу Вас постараться расстроить эту свадьбу, чтобы на Эдельвейс женился я. Заранее благодарю.

С сердечным приветом, Ваш преданный Баттиста.

Это была по-настоящему удачная мысль. Через несколько дней от маленького старичка пришел ответ, который содержал всего несколько слов: «Я обо всем позабочусь. Устройте мне приглашение на свадьбу».

В тот вечер после ужина Баттиста подбросил мысль о приглашении доктора Фалькуччо.

— О да! — восторженно воскликнула Эдельвейс. — Обязательно пригласим его!

Тетя Джудитта предложила, чтобы он был свидетелем.

— Согласен, — сказал дон Танкреди.

Тем временем наступила весна, и дон Танкреди, тетя Джудитта, Эдельвейс, Гверрандо, Гастон д’Аланкур и Солнечный Луч собрались как-то вечером, чтобы решить, в каком городе лучше отпраздновать свадьбу.

Несчастную свадьбу! Эдельвейс подчинялась воле родителей, которые договорились о браке своих детей еще в детстве, думая, что это будет счастливая пара, а Гверрандо вступал в брак по расчету.

Первой взяла слово невеста: