Моя мишень - Ольга Вечная

Моя нижняя губа начинает дрожать. Марченко ведет меня на улицу, мы отходим от центрального входа подальше, слишком уж много желающих стоит в очереди.

— Так зачем ты приехал, Леш? — спрашиваю, затаив дыхание. Мне стоило бы начать первой, не дав ему самому и рта раскрыть. Заболтать, заверить, как сильно сожалею. Убедить, что никогда не планировала ничего плохого. Признаться ему в своих чувствах, в слабости и, Боже… какой-то невыносимой, свинцовой усталости. Но он настолько холоден, что слова замирают на языке.

— Я, кажется, говорил, что хочу отдохнуть на море недельку, а раз лететь через Москву, решил задержаться на пару дней. У меня друзья здесь живут.

— Которые в ФСБ?

Он кивает.

— Но в этом клубе ты ради меня? Леша, давай… пойдем куда-нибудь. Мне холодно, а нам есть что обсудить, — я делаю глубокий вдох и иду ва-банк: — Мне столько нужно сказать тебе! Объяснить, почему так вышло. Мне так жаль, я… по тебе скучаю.

Он смотрит молча. На мгновение мне кажется, что его посещают сомнения, вот-вот он оттает и обнимет меня, но вместо этого выдает:

— Верно, ради тебя. Не удержался от соблазна посмотреть на тебя вживую. Но я не собирался к тебе подходить. Тебе тоже не следовало.

— Леш…

— Счастлива? — он смотрит в глаза, но при этом словно не замечает, что творится в моей душе, какие там кипят эмоции. Как сильно меня ранит его отстраненность. Обычно этот мужчина читает меня как открытую книгу. Но не сегодня. Его вопрос, а точнее, тон вкупе с интонациями — всё вместе меня буквально раздавливает. Он стоит рядом, между нами меньше метра, но мы больше не вместе.

Умом я понимаю, что нет смысла продолжать оправдываться. Он все решил, можно даже не пытаться. Отдаю себе в этом отчет и тут же начинаю:

— Да почему ты игнорируешь мои слова! Я ужасно скучаю по тебе! — я жалкая, отчаявшаяся и полностью поверженная. Не знаю, что я там себе навыдумывала, на какие доводы опиралась. Одна мысль, что он сейчас уйдет навсегда, — нестерпима. — Если бы можно было вернуть время, я бы дождалась тебя.

Он кивает, дескать, ну разумеется. Я смотрю в его глаза и падаю в пропасть. Есть ли там дно вообще? Я спрашиваю:

— А ты? Скучаешь?

— А мне было любопытно на тебя посмотреть, Рита-Маргарита. Или как правильно? Сашкина Марго.

— Для тебя — всегда просто Рита, — он совсем мне не помогает, я будто бы карабкаюсь вверх по скользкой трубе: пытайся — не пытайся, снова и снова съезжаешь вниз, к началу. Просто чтобы не сойти с ума, я пытаюсь на него разозлиться: — Посмотрел? И как? — спрашиваю.

Он долго, словно лениво разглядывает мой рот, мою грудь, я вижу кончик языка, скользнувший по нижней губе, и мгновенно вспоминаю его вкус. Даже сейчас, когда он специально мучает меня, я понимаю, что хочу его. Даже такого. Любого. Всегда.

Он проводит рукой по моим длинным, до задницы, волосам. А потом достает из кармана перочинный ножик, раскладывает его одним движением. Это происходит так быстро, что я не успеваю как следует испугаться, лишь округляю глаза и вздрагиваю. Быстрым движением он перехватывает прядь волос и рывком перерезает ее. Нож тут же прячет, а прядь продолжает держать перед моим лицом. Я теряю дар речи, смотрю на белый локон сквозь набегающую пелену слез. Он разжимает пальцы, и волосы падают на асфальт.

— Да, со всех сторон разглядел. Выглядишь как шлюха. Ведешь себя как шлюха. Интрига: шлюха ли ты на самом деле? — голос ровный, нейтральный, словно ему неинтересен ответ.

Моя рука дергается, в любой другой ситуации я бы влепила ему пощечину, но сейчас у меня просто нет сил — ни физических, ни моральных. Он размазал меня по стенке. Просто уничтожил. Если толкнет, я упаду. Наверное, нужно что-то ответить.

— Ведешь себя как мудак. Я тебя ненавижу, — говорю тихо, в ответ получаю нестерпимую улыбку и быстро отворачиваюсь.

Несколько секунд я смотрю вниз, на чужие, купленные не так давно волосы, разметавшиеся у наших ног. Не знаю, что меня держит, почему не бегу отсюда галопом. Какая-то глупая надежда. Я ведь помню, какой он. Мой первый и единственный мужчина. С которым не страшно. Не страшно ничего на свете.

Понимает ли он, каково мне сейчас? Что я на грани разрыдаться или… вовсе умереть. Я мечтаю исчезнуть, испариться, вовсе никогда не рождаться. Такого унижения я еще не испытывала. Наверное, от того, что произнес жестокие слова некогда самый любимый и дорогой мне человек. Я выпрямляю спину, собираю оставшуюся смелость в кулак и смотрю ему в глаза. Он по-прежнему равнодушен, легко выдерживает мою зрительную атаку.

— Увидимся завтра, Рита. Я скину тебе адрес, приедешь надушенная и в красивых трусиках, — это очередной укол, потому что обычно ему все равно, какое на мне белье. Он даже не смотрит, просто стягивает.

— Я не приеду.

— Приедешь. И ты прекрасно знаешь, что ни один ушлепок из тех, что порхают тут вокруг, не трахнет тебя так, как я. И ты приедешь, чтобы я это сделал. Напоследок.

Я ошарашенно моргаю. Он разворачивается и уходит.

— Ты домой? — спрашиваю. — Где ты остановился?

Он оборачивается и удивленно приподнимает брови:

— Я оплатил входной билет, а еще даже полуночи нет. Мало ли, чем закончится этот вечер, — улыбается уголком губ. — Красноярскому СОБРу не часто удается тусануть среди золотой молодежи, сама понимаешь. Скучно мы живем.

Проходит не меньше минуты, прежде чем я понимаю, как сильно замерзла. Открытое платье не греет ни капельки, оказывается, меня бьет крупная дрожь — естественная реакция организма на холод. Мышцы сокращаются, тем самым пытаясь согреться, а я себе в этом ничуть не помогаю.

Быстрым шагом возвращаюсь в клуб. Марченко нигде не видно, я подлетаю к бару, расталкиваю гостей и заказываю три текилы-бум, выпиваю подряд. Алкоголичка-Марго продолжает рыть себе яму. А затем я вижу Дарину, подруженька родная как ни в чем не бывало о чем-то взахлеб болтает с Сашей на втором ярусе.

Ну что ж. Подхожу к ним, с виду спокойная, как панда. Киваю боссу, нежно беру красавицу за руку:

— Можно тебя на минутку? — спрашиваю любовно. Дарина смотрит на меня как победительница. Подмигивает, глаза бы выцарапать.

— Саш, мы быстро.

Он нифига не понимает, на своей волне, машет рукой, дескать, давайте, достает сотовый и утыкается в экран. Я тащу ее в дамскую комнату, где людей на квадратный метр не меньше, но хотя бы нет камер и охраны. Едва за нами закрывается дверь, я толкаю ее в плечи.

— Эй! — отшатывается она.

— Ты что себе позволяешь, идиотка? — наступаю. Кто-то за спиной охает, некоторые поспешно уходят, другие замирают в ожидании, но мне все равно, в моих венах бурлят алкоголь и обида — гремучая смесь. — Не лезь к нему.

— Эй, телефоны убрали! — угрожающе повышает голос Дарина, кричать она умеет хорошо — ее слушаются. Потом смотрит на меня: — От идиотки слышу, — она и не собирается робеть, смотрит невозмутимо. — Что такого-то, Марго? Подумаешь, ты сама его бросила. Не жадничай.