Гарсоньерка - Элен Гремийон

– А по-моему, все было несколько не так. Вы заметили, что мальчик, подозрительно покрутившись рядом с местом, где нашли тело жертвы, поднялся к квартире доктора Пюига, вы последовали за ним и там, выдав себя за соседку, предложили отдать вам ключи.

– Верно, так и было. Но вам-то откуда все это известно?

– Работа у нас такая, госпожа Дариенцо.

Ева Мария думает о соседке Витторио. Лейтенант Санчес кладет ключи на стол и выходит из гостиной. Комиссар Перес продолжает:

– Если все «так и было», госпожа Дариенцо, почему вы сначала изложили мне совершенно другую версию?

– Чтобы получилось быстрее, как бы там ни было, главное – мальчик отдал мне ключи.

– Не старайтесь, чтобы «получалось быстрее», госпожа Дариенцо, не спешите, расскажите всю правду – до мельчайших подробностей. Могли бы вы описать этого мальчика? Как он выглядел?

– Да так… обычный подросток лет пятнадцатишестнадцати. Короткие каштановые волосы, глаза… не знаю, какие глаза, на лестничной клетке было темно…

Комиссар поворачивается к Эстебану. И возвращается к Еве Марии:

– Мальчик этот немного похож на вашего сына, да?

Эстебан встает между комиссаром Пересом и Евой Марией:

– Хватит уже вопросов! Мама, молчи, пусть они делают обыск, но на их вопросы больше не отвечай.

Комиссар Перес прохаживается по гостиной.

– Ах уж эта мне пылкая юность! Не горячитесь так, молодой человек, мы нашли у вашей матери ключи от квартиры убитой женщины и, вполне естественно, хотим знать, как эти ключи к ней попали.

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади. Комиссар Перес смотрит на Еву Марию:

– Стало быть, вы пошли в тюрьму на свидание к доктору Пюигу для того, чтобы отдать ему ключи…

– Да. Чтобы помочь ему.

– Как он помогал вам во время сеансов.

– Конечно.

– Вот только помочь ему в чем, госпожа Да-риенцо?

– Помочь найти убийцу Лисандры.

– Значит, вы не думаете, что настоящий убийца – он.

Ева Мария едва приметно колеблется. Всего мгновение.

– Нет, не думаю.

– Понятно. Кажется, у вас есть фотографии с похорон жертвы? Можно нам взглянуть на них?

Ева Мария выходит из комнаты. Идет по коридору. Открывает дверь своей спальни. Лейтенант Санчес там. Все книги из ее книжных шкафов вывалены на пол. Ее неаполитанские гуаши сняты со стены. Она открывает ящик стола. Берет фотографин. Возвращается в гостиную. Протягивает снимки комиссару Пересу который кладет их в большой прозрачный конверт.

– Откуда у вас эти фотографии?

– Сделала в день похорон. На всякий случай. Чтобы показать Витторио. Я подумала, что убийца мог туда пойти.

– Мы возьмем вас на работу!

Комиссар Перес вытаскивает из кармана плаща пачку фотографий. Протягивает Еве Марии. Ева Мария перебирает снимки. Видит себя. В церкви. Среди участников процессии. За деревом – ее сфотографировали, когда она сама фотографировала других. Комиссар Перес протягивает руку, забирает у нее снимки. Улыбается.

– Великие умы всегда сходятся. Но давайте на минутку вернемся к вашим фотографиям, госпожа Дариенцо. Как получилось, что вы так и не показали их доктору Пюигу?

Ева Мария вспоминает. Они были у нее в сумке во время свидания, но Витторио ее отвлек, попросив прочитать ему расшифровку сеанса Фелипе, разговор свернул в сторону, они поспорили, и в гневе она забыла, зачем пришла.

– Поспорили? С доктором Пюигом? Но вы же с ним всегда так ладили… А из-за чего поспорили?

Ева Мария не отвечает. Комиссар Перес продолжает:

– Госпожа Дариенцо, похоже, вы переживаете очень трудный период после смерти дочери. Для начала вы расстались с мужем, но главное… похоже, у вас появились… как бы это лучше сказать… появились проблемы с алкоголем. У вас ведь и на работе из-за этого были неприятности.

Эстебан поворачивается к Еве Марии:

– Что он болтает?

Ева Мария опускает голову Эстебан бледнеет.

– Но почему ты мне об этом не сказала?

– Госпожа Дариенцо, вам известно, что доктор Пюиг собирался прекратить ваши сеансы?

Ева Мария вскидывается:

– Как это? Об этом и речи никогда не было!

– Он хотел отправить вас к психиатру, который специализируется на… как бы это лучше сказать… на зависимости такого рода, он чувствовал, что уже не в силах вам помочь, а главное – все и без того стало слишком сложно.

– Слишком сложно? Как это?

– Он сказал, что у вас произошел перенос.

– Перенос? Что еще за перенос?

– Любовный.

– Вот уж неправда! Что вы такое говорите? Витторио никогда бы не мог сказать вам ничего подобного, вы врете, вы берете меня на пушку!

– Не надо так волноваться, госпожа Дариенцо.

– Да вы сами-то соображаете, что несете?

– А разве вы не были немного влюблены в Витторио Пюига? Кажется, влюбленность в своего психоаналитика – такое часто случается с женщинами?

– Нет. Клянусь вам, нет. Клянусь моим сыном.

– К сожалению, такая клятва немногого стоит, если принять во внимание ваши отношения с сыном.

– Не смейте так говорить, мой сын – самое дорогое, что у меня осталось.

– То, что сын «самое дорогое, что у вас осталось», не означает, что он вам дорог.

– Не смейте…

– В день убийства у вас был сеанс с доктором Пюигом, вы могли украсть у него ключи…

– Не могла, не могла!

– …и спокойно войти к нему в квартиру вечером. Вы ревновали к Лисандре Пюиг?

– Да я с ней даже знакома не была.

– Необязательно быть знакомым с кем-то, чтобы ревновать к этому человеку. Госпожа Дариенцо, мне кажется, вы убеждены, что ваша дочь погибла, замученная военными, а точнее – была сброшена с самолета в Рио-де-ла-Плата. Если бы нечто подобное происходило на самом деле, об этом было бы известно.

– Это известно. Что вы скажете обо всех свидетельствах, обо всех погибших?

– Досужие вымыслы. Госпожа Дариенцо, не видите ли вы определенного сходства между гибелью вашей дочери, какой она вам представляется, и гибелью Лисандры Пюиг, выброшенной из окна пятого этажа? В обоих случаях речь идет о падении в пустоту. Может быть, вам хотелось воспроизвести ту, придуманную вами, сцену?

Ева Мария застывает.

– Да что вы несете! Никакую сцену я не хотела воспроизвести. – Ева Мария встает: – Все, хватит, уходите отсюда.