Гарсоньерка - Элен Гремийон

– Добрый день, не могли бы вы дать мне номер телефона магазина игрушек Лукаса в Сан-Тельмо?

– Не кладите трубку, сейчас найду. 361-75-16.

– Спасибо, всего хорошего.

Ева Мария кладет трубку. Снова поднимает. Длинные гудки. Наконец ей отвечает мужской голос:

– Лукас слушает!

– Добрый день. Извините за беспокойство. Я звоню, потому что некоторое время назад, с тех пор прошло уже несколько недель, в вашу лавку заходила одна молодая женщина. Она купила двух фарфоровых кошечек. Так вот, я хотела спросить… простите, я понимаю, что мой звонок должен показаться вам странным, но я хотела спросить, не заметили ли вы тогда в ее поведении чего-то необычного… Не знаю, может быть, она сказала что-то особенное.

– Может быть, когда она заходила, вас не было на месте?

– Нет-нет, я в лавке один… Вы говорите, двух фарфоровых кошечек?

– Да.

– К сожалению, не помню. Извините, но я же не могу помнить всех своих покупателей.

– Конечно-конечно, это вы меня извините, простите, что побеспокоила.

Еще один ложный след. Лисандра попросту решила отблагодарить Пепе за то, что выслушал ее, сделав ему маленький подарок. Ева Мария приглушенно вскрикивает. Вот оно! Ну конечно, это там, именно там она видела Пепе!

Ева Мария ураганом влетает в комнату, дергает ящик стола. И сразу видит. И сразу узнает. Пепе. Вот он. Прямо перед ней, на фотографии. Похороны Лисандры, ну конечно, там она и видела его раньше! Ева Мария надевает очки. Рассматривает фотографии одну за другой. Да, это Пепе, ни малейшего сомнения. Тогда, раздавленный горем, он выглядел намного старше человека, с которым она только что рассталась, но это точно он. Ева Мария помнит, они с женой долго простояли у гроба, она еще приняла их за родителей Витторио. Нет, так не оплакивают погибшую любовницу. Старик сжимал руку жены, которая выглядела такой же потрясенной, как сам Пепе. Теперь попытка втиснуть любовницу между двумя людьми, составляющими эту прекрасную чету, кажется ей святотатством. Ева Мария сожалеет о том, что совершила его. Она ошиблась. Пепе никогда не был любовником Лисандры. Оракулом, читающим тела, вот так вот запросто не становятся. Ева Мария задумалась, умеет ли и его жена читать по телам, – может, это у них семейное? Присмотрелась к старушке внимательнее. Взяла лупу. Лицо такое же гладкое, как белые волосы. Ясные глаза. Мудрость и простота.

Внезапно взгляд Евы Марии притягивает другое лицо, и она снова приближает лупу к фотографии. А та, стоящая позади, что там делала? Та чересчур спокойная молодая женщина? Ева Мария лихорадочно перебирает фотографии. Находит ее на другом снимке. И еще на одном. Лицо слишком безмятежное для человека, присутствующего на похоронах, почти безразличное. Что-то в облике этой молодой женщины цепляет Еву Марию. Дело не в том, что она красива, нет, не в том. Дело в том, что она навела красоту. Эта молодая женщина ради похорон прихорошилась. Глаза подведенные, не заплаканные, и губы накрашенные, не горестные, и вообще она выглядит так, словно шла не на похороны, а на свидание. И одета скорее нарядно, чем сдержанно, как подобало бы в этом случае, разве что черное пальто подходящее, но при других обстоятельствах этот черный цвет выглядел бы сексуально. Ева Мария перебирает фотографии. Конечно, взгляд у незнакомки затуманенный, но смотрит она странно – так рассеянно смотрят, не увидев кого-то, кого надеялись увидеть, а не прощаясь навеки, утратив надежду на встречу с тем, кто уже никогда не придет. А куда это она смотрит? На снимке ее взгляд устремлен на полицейскую машину – и на кого же направлен этот взгляд, полный, как кажется Еве Марии, вожделения? Уж не на Витторио ли? Может, она думала, что Витторио там, в полицейской машине? за тонированными стеклами? Эта слишком красивая женщина тревожит Еву Марию, она выглядит в точности как любовница, которая хочет подать возлюбленному знак: я тут, я по-прежнему рядом. Еще бы ее тут не было! Она же не могла пойти в тюрьму на свидание с Витторио, не рискуя их выдать, а когда доказано, что у мужчины есть любовница, он представляется куда более способным убить жену Ну да, конечно, она, эта накрашенная кукла, явилась на похороны Лисандры в надежде хотя бы издали увидеть Витторио, обменяться с ним взглядом и потом жить этим взглядом несколько дней, а то и недель… а может, в надежде не только улыбнуться ему, но и пожать руку… может, она заготовила письмо, несколько слов, эротическую фразу, свою фотографию, где она голая, еще что-нибудь, до чего может додуматься любовница… Эта слишком красивая женщина тревожит Еву Марию. Раньше Ева Мария не замечала ее на снимках. Для того чтобы ее заметить, надо было хотя бы на мгновение заподозрить, что у Витторио может быть любовница. Так вот, пора уже наконец допустить возможность того, о чем следовало подумать с самого начала: что, если у Витторио в самом деле была или есть любовница? Если Лисандра угадала верно? Ева Мария больше не может думать, потому что знает, до чего непременно додумается. Ева Мария встает. Идет в ванную. Открывает все шкафы и с грохотом захлопывает дверцы. Возвращается в спальню. Открывает комод, в котором держит белье. Роется в лифчиках, выкидывает их на пол, выдвигает нижний ящик, роется в нем, пинает ногой открытый ящик. Ящик трескается. Ева Мария выбегает из спальни. В бешенстве.

– Эстебан! Эстебан!

Ева Мария врывается в гостиную. Эстебан валяется на диване, поставив между ступнями бандоне-он. Ева Мария останавливается перед сыном:

– Я же запретила тебе шарить в моей комнате! Іде они?

– О чем ты говоришь?..

– Прекрати немедленно, отвечай, где мои бутылки? Не выношу, когда ты врешь.

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади.

– Ах, вот оно что… ты имеешь в виду твои личные бутылки? Видишь ли, поскольку тебя, в стельку пьяную, всегда нахожу я… можно сказать, что они отчасти мои тоже… И представь себе… я их выпил… чтобы посмотреть, мама… чтобы посмотреть, что утешает тебя лучше, чем я.

Эстебан встает, пошатываясь. Ева Мария дает ему пощечину. Эстебан подносит руку к щеке.

– Моя мать ко мне прикоснулась… впервые за все эти годы… твоя пощечина для меня как ласка… ты все равно что погладила меня по щеке… возьми… – Эстебан достает из кармана купюру. Швыряет деньги в лицо Еве Марии: – Возьми, купи себе выпивку… от этого и правда становится лучше… иди, отпразднуй мое избавление… я ухожу… ты довольна?.. Вот уже пять лет ты всячески даешь мне понять, что у меня больше нет матери… а вот сегодня вечером я тебе говорю – это у тебя больше нет сына… я больше не вернусь… я тебе это обещаю… торжественно… – Эстебан выпрямляется, – потому что, если я тебе этого не скажу, ты и не заметишь… Хотя я каждую ночь возвращаюсь все позже и позже… ни разу я не застал тебя на этом диване, истерзанную тревогой… как ждали бы все матери на свете… Ты слышишь меня, мама?., нет?.. Я знаю, ты меня уже не видишь, но ты ведь целыми днями слушаешь мой магнитофон… а это значит, что ты слышишь, да?.. Ты считаешь нелюдями тех, кто убил Стеллу, но посмотри на себя… ты сумела убить нас так же верно, как те, кто убил Стеллу.