Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комнат две, вернее, одна комната с кроватью, шкафчиком, двумя стульями и столом – все деревянное, ладно сколоченное из дуба крепкого. А вторая – кухня. Тут и стол еще один, и утварь тебе разная, из чего пить-есть, в чем готовить, полочки на стенах. И печь – как же в дому без печи-то! Неплохо, в общем, кузнец устроился.
Засмотрелся Иван Царевич на дом его, а кузнец нетерпеливо его так в спину подталкивает:
– Проходь, проходь. Чего застыл?
– Куда?
– Да куды хошь! Хошь, на кухню, а не хошь – в гостиную.
– Лучше на кухню, – помявшись, сказал Иван Царевич.
– Ага, есть хочешь, – догадался кузнец, мимо неловко мявшегося гостя по стеночке протиснувшись.
– Ну-у, не то чтобы…
– Щас пошамкаем чегой-нибудь, – успокоил Ивана кузнец. – Кстати, Яковом меня звать.
– Иван, – представлися Иван Царевич и, поразмыслив, добавил: – Царевич.
– Это какой такой царевич? – враз заинтересовался кузнец, шуруя по полкам в поисках чего съестного. – Каких краев?
– Наших краев. – Иван Царевич стянул с головы шапку и опять ноги зачем-то отирать взялся. – Тришестых.
– Так то не наши края, – пробасил кузнец, выкладывая на стол снедь разную. – Здесь ужо Кощеево царство.
– Да ну? – не поверил Иван Царевич.
– Вот те и «ну». Оттого и нечисти пруд пруди. Спасу от нее нет, балуеть окаянная.
– Так чего ж ты к людям не переберешься? – Иван Царевич прошел в кухню и скромно уселся на стульчик у окна, отложив в сторонку лук со стрелами и котомку. Шапку на коленях оставил. – Чай, поспокойней с людьми-то будет.
– А енто как посмотреть. Тут еще разобраться надо, кто злее будет: люд честной али нечисть беспардонная, – хмыкнул в ответ Яков, выставляя на стол внушительную початую бутыль мутного самогона. – Во!
– Ни-ни! – протестующе замахал руками Иван Царевич.
– Что так? – спросил Яков, дуя в рюмки деревянные и пальцем их протирая. – Здоровьем слаб? Печень измучила али желудочная хворь какая? Дак мы щас здоровье-то твое враз поправим – то не гадость какая, а вещь самая что ни на есть натуральная, сущие витамины.
И грохнул рюмки на стол, опустившись на свободный стул.
– Ну? – спросил он.
– Наливай! – вздохнул Иван Царевич. – Только са-амую капельку…
– …Ох мне! Да не подымешь ты его, сколько тебе ужо сказывать можно! – возмущался Яков, разливая «целебную настойку» по рюмкам.
– П-дыму! – нюхая тугую соленую помидорку, отозвался Иван Царевич, потом покосил на нее глазами и, подумав, сунул в рот. Похрумкал. – Еще как п-дыму! Да я… – тяжело задышал он, оглядываясь по сторонам. – Во! – ткнул Иван пальцем в еще одну кувалду, стоявшую у печи. На глаз в ней было не меньше пяти пудов, да разве глаз замутившийся в силах это оценить? В пьяном-то, как известно, силища недюжая просыпается – в смысле, пьяному так кажется, а на деле едва себя на ногах держит.
Встал Иван Царевич, покачиваясь, приблизился к кувалде, схватил за рукоятку и поднатужился. От натуги той побурел Иван Царевич лицом, но дело не бросил, решил до конца довесть. И кувалда немного приподнялась от пола. Всего ничего, но ведь поднялась!
Даже Яков рот разинул от удивления.
– Во! – гордо икнул Иван Царевич и уронил кувалду на пол.
Дом вздрогнул.
Только уронил он ее не совсем удачно. Кувалда-то вместо того, чтобы ручкой к стене прислониться, в сторону Ивана Царевича клониться взялась.
– Эй-эй, не балуй! – погрозил ей пальцем Иван Царевич, но разве кувалда кого когда слушала! И решил тогда Иван Царевич ножкой ее подпереть.
Бац!
– Ой-ей-ей! – Иван Царевич насилу выдернул из-под неподъемной ручки зашибленную ногу и заскакал по кухне. А Яков только головой покачал.
Сграбастал он Ивана Царевича за шкирку, усадил на место и рюмку подвинул.
– Пей! Да не балуй! – пригрозил кузнец.
– Ага! – Иван Царевич с третьего раза рюмку поймал и в рот наладил. – З-бориста… – ик! – мыхстура! – выдохнул он и на кувалду взялся зло коситься.
– Мясо бяри, огурчики, – подталкивает Яков Ивану под нос тарелки. – Закусывай.
Отвлекает, значит, Ивана Царевича от глупости. А тот быком сопит, на кувалду глаза пучит. Пришлось Якову подняться из-за стола, убрать из виду инструмент – как бы гость залетный ненароком не покалечился.
– Значит, Кощея воевать хочешь, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Яков, обратно за стол присаживаясь.
– Да я ему… мырдасы того, нач… – ик! – щу! – покрутил кулаками один над другим Иван Царевич. – Кыщею эт-му. Шоб его это… усего в быраний рог, во!
– Сурьезный ты мужик. Токма сложно то.
– Чаво тут сложныго-то? – поморгал Иван Царевич и кулаком как грохнет по столу. – Ка-ак дам и ск-жу, так и было!
– Ну, будет! Раздухарился, – беззлобно проворчал Яков, подхватывая едва не опрокинувшуюся бутыль.
– Слышь, Якыв? – Иван Царевич скосил на кузнеца сначала правый глаз, потом левый – обеими сразу почему-то никак не получалось.
– Чего?
– Выкуй этот… мечь, а?
– Опять – двадцать пять! Да не подымешь ты его, сколь уж говорено про то.
– П-шему? Я п-дыму! Я эт… – Иван Царевич поискал глазами кувалду. Странно, вроде тут только что была – и нет ее. Точно помнил, у печки стояла. Верно, поднял уже…
Поискал глазами по комнате и в окно глянул. Матерь божья! Что за страшные рожи из-за стекол на него таращатся! Иван Царевич даже протрезвел малость.
Головы у них маленькие, абсолютно круглые, лохматые, с нахальными глазами-пуговками и рожками. На рожах – противные склизкие пятачки, коими они по стеклам возят, и улыбки до ушей, словно рот кто им разорвал. А во рту полно острых мелких зубов. И еще язык. Очень длинный язык. Дышат в стекло, скалятся и гримасы противные да обидные корчат.
– Черти! – поспешно закрестился Иван Царевич, потом схватил со стола рюмку, опрокинул ее в себя и губы рукавом утер.
– То бесы, – спокойно отозвался Яков. – Не обращай внимания.
– Бесы?
– Ну да. Ты чего, бесов никогда не видал? – похрустел огурцом кузнец.
– Так ведь… – Иван Царевич не договорил, только опять уставился в окно. А бесы видят, заметили их, и ну кривляться пуще прежнего. Кузница-то не проймешь, а вот гость его, похоже, натура чувственная, на все как
