Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков

Ищите места там, где нас нет. Там – хорошо.

ИНТЕРНЕТ-ШОУ:

Повели мужика в поле на расстрел. А погода стоит хреновая: холодно, дождь, ветер. Конвой идет и материт мужика:

– Тебе, сволочь, хорошо, а нам еще обратно возвращаться!

(В этом месте сюжет, скорее всего, сделает такой поворот):

Хотите, я наконец расскажу вам, с чего все началось?

Эта история началась с того, что у Аси разболелись зубки. Грустный анекдот, ей-богу. Идти к стоматологу она отказалась наотрез. Она всегда болела молча: забьется в угол софы, свернется калачиком под пледом – и молчит. И тогда у меня тоже начинают невыносимо ныть мои совершенно здоровые зубы. Молча смотреть на ее страдания у меня просто нет сил.

Я собрался и пошел в аптеку за болеутоляющими зубными каплями.

На улице весна. Она скалится на всех своими огромными сосульками. Сосульки тают и, видимо, тоже болят, как зубы у Аси.

Да, черт возьми, стоят первые теплые мартовские деньки. Говорят, что где-то огромная сосулька, сорвавшись с крыши дома, пригвоздила к земле случайного прохожего. «Весна – охотница, она же – живодерка», – вспомнил я строчку одного графомана, приславшего в редакцию пятисотстраничную поэму «Времена года».

Все вокруг тает, течет, потеет. Из-под снега появляется скопившийся прошлогодний мусор: окурки, фантики, битое стекло, клочья бумаги, использованные презервативы, билеты общественного транспорта, обрывки ночных разговоров, телефоны друзей, адреса подруг, даты, обещания, планы…

А сколько по весне из снега вытаивает дерьма! Потеплело, жизнь наладилась, и говно полезло наружу. Так всегда.

Весна-красна, весна-грязна, весна-мокра, блин!..

По дороге в аптеку я купил в киоске сигареты, открыл на ходу пачку «ЛМ» и, выйдя из дворов на центральную улицу, остановился возле какого-то офиса закурить.

Не успел я достать зажигалку, как из дверей выбежали и налетели прямо на меня несколько крепких молодых людей.

– Быстро в машину! – заорал один из них. Я даже не успел сообразить, зачем и в какую машину, как меня запихнули вместе с другими в большущий джип. И он рванул с места.

– Все было бы классно, если бы ты, жопа, не начал стрелять раньше времени, – обратился один из сидящих в джипе, видимо старший в команде, к другому бойцу, моему соседу.

– Если бы не я – этот козел завалил бы вас обоих, у него в столе был ствол, – огрызнулся мой сосед.

– А ты что молчишь?! – обратился он уже ко мне. – Ты же видел, как тот пидор полез в стол?!

Я промычал что-то неопределенное.

– Подожди, ты чо, новенький? – спросил меня их старшой. – Или ты в прикрытии был – я тебя что-то не припомню.

– А… Кривой где?! – спросил всех сидящих третий персонаж этой криминальной драмы. – В рот вам потные ноги в сахаре! Мы же Кривого там оставили!

Бандиты ошалело смотрели на меня.

– Ты, козел, ты как здесь оказался? – заорали они почти одновременно. – Да он же подсадной, его же опера нам подсунули!

Несколько раз меня хрястнули по лицу.

– Поворачивай назад, за Кривым поедем! – закричал их старшой. – На эту суку, если что, обменяем! – это он про меня.

Я сидел ни жив ни мертв и до сих пор не мог опомниться от всего происходящего. Где я, зачем я здесь?

– Поздно, Хунта, – сказал водитель джипа. – Пока развернемся, пока подъедем… Кривого либо уже завалили, либо он сам ушел… Да, блин, обделались…

– Я тебя спрашиваю – как ты сюда попал?! – заорал на меня тот, старшой, которого водила назвал Хунтой. Кто-то шарахнул мне в переносицу не то кастетом, не то рукоятью пистолета. Кровь хлестанула из обеих ноздрей.

– Эй, офигели, что ли, салон кто будет мыть? – заступился за меня, сам того не подозревая, водила.

– Приедем – ты у меня своими кишками блевать будешь, мусор ты сраный! – пообещал мне Хунта, и я понял, что основательно влип.

Меня привезли в какую-то загородную резиденцию этой братвы.

Ввели в дом.

В кресле перед огромным телевизором в спортивном костюме «Адидас» и кожаных домашних сандалиях сидел худой, сутулый, с бледным лицом туберкулезника человек. Всем известно, что есть глаза выпуклые, а есть впуклые. У него были впуклые глаза. Стеклянный взгляд оловянных глаз на деревянном лице. В нашем маленьком городке многие знали его в лицо. По крайней мере журналисты и работники правоохранительных органов.

– Я же просил заложников не брать, – поморщившись, с раздражением сказал он Хунте.

– Мы его не брали, он сам взялся, – хмыкнул кто-то из ехавших с нами в одной машине.

– Не понял… – Янис прищурился в Хунту.

– Янис, этого хмыря мусора сунули нам вместо Кривого… – заторопился Хунта.

– Как это? – Крыса прищурился еще более пристально.

– Мы заехали на разборки к этому гребаному чечену Кадыку Рыгалову. Кадык, спрашиваю его я, что это была за подстава с деловым по кличке Будда? Мы лучших бойцов тогда в порту потеряли. Он сразу на дыбы, мол, в натуре, сами лоханулись. Мы ему про неустоечку. Тот отказался даже слушать нас, послал на хуй и хотел было устроить стрельбу. Миша Сквозняк его пристрелил из «Узи» с глушаком. На выходе мы нарвались на охрану Рыгалова. Началась пальба, Кривой, видимо, приотстал, мы выбежали из конторы – и по коням. Я быстро посчитал по головам – все на месте. А оказалось, что вместо Кривого в машину запрыгнул вот этот козел.

«Господи, – подумал я, – этот мир окончательно сошел с ума, и пора опускать занавес».

– Говори теперь ты, – обратился Янис ко мне.

– Я шел в аптеку, остановился закурить, тут меня затолкнули в машину, и…

– М-да, густо врешь, хоть ложкой ешь. Сам-то чувствуешь, что пиздишь неправдоподобно? – сказал, вставая из кресла и закуривая, Янис. – Придется ведь тебя запытать до смерти, как мусора позорного…

– Я не вру. Моя девушка может подтвердить. Она сейчас там, дома, зубами мучается. Зубы у нее болят. Вот я и пошел в аптеку. Честное слово…

Я назвал адрес.

– Проверим. А пока в подвал его, на цепь. И не дай бог он сбежит…

На мое счастье, к вечеру стало известно, что Кривой погиб в перестрелке, и, значит, я в его смерти не повинен. А вот дальнейшие события изменили мою жизнь основательно. Реально ощущать жизнь начинаешь только тогда, когда жить становится невозможно.

Хунта съездил ко мне домой и привез с собой Асю.

Я увидел ее сквозь пыльное, размером с ладонь, подвальное окно.