Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков

– Что я тебе могу сказать? Теперь держись. Пока ты не оправдаешься в полной мере, я вынужден отстранить тебя от работы и объявить служебное расследование.

И в сердцах добавил:

– Черт! Этим случаем ты ставишь меня в неудобную позу перед мэрией… Хоть ложись тут с вами и вешайся!

Домой я решил пройтись пешком. Немного развеяться и попытаться проанализировать такую непростую для меня ситуацию.

Проблема самоубийства в нашей переписке с юным другом-поэтом возникала регулярно, но именно как метафизическая дилемма.

Кто бы мог подумать, что юноша воспринимает все это столь серьезно. Да к тому же, по моему совету, регулярно ведет дневник, педантично записывая туда все свои мысли по поводу, и бережно хранит нашу переписку.

И теперь, когда он вздернулся… Черной кошкой, неожиданно перебежавшей мне дорогу, откуда-то выскочили строчки Ходасевича:

Счастлив, кто падает вниз головой,

мир для него хоть на миг да иной…

– Господи, на кого ты похож! – ужаснулась на следующий день моя газетная начальница Жукина, удалая донская казачка с монументальным бюстом. – Разве можно так пить?

– Вчерашний эксперимент показал, что можно, – ответил я равнодушно.

Семен заехал в конце рабочего дня.

– Все гниешь в своей паршивой газетенке? – вежливо поздоровался он.

– От говна – говна не ищут, – тускло ответил я на приветствие и выбросил в мусорную корзину несколько нераспечатанных писем, пришедших в наш отдел.

– У тебя нездоровый цвет лица и носа, – продолжал подначивать меня Сэм. – Видимо, ты слишком много пьешь, куришь и постоянно проявляешь нездоровый интерес к женскому полу.

– Уйди, старушка, я в печали, – опять огрызнулся я. – У меня вторые сутки фантомные боли в отрубленной голове. Вчера таскали в прокуратуру. Родственники одного юноши, ну, помнишь, поэт этот странный, с которым я переписывался, в общем, он, того, недавно вздернулся… Короче, подробности я тебе потом расскажу. Так вот его родственники подали на меня в суд, наверное, по самой смешной и грустной статье в УК – «Доведение лица до самоубийства». Они уверены, что своими письмами я систематически унижал его человеческое достоинство, чем и подтолкнул мальчишку к самоубийству.

– Ай-я-яй, но ты же у нас невинная душа, – садится напротив меня Сэм.

– Ага, у него только душа и осталась невинная, а все остальное – винное, – бросает на ходу бегущий в компьютерных цех Строчковский.

«Уехать бы в тайгу, – подумал я, закуривая сигарету уже из третьей за сегодняшний день пачки „ЛМ”. – Обрасти там бородой и мыслями. Разучиться говорить. Научиться мыслить».

В отличие от плюща, например, и некоторых других растений я, если меня к чему-то надолго прикрепить, немедленно погибну.

На небе с утра свинцовые облака. Они подогнаны друг к другу так плотно, что между ними не просунешь и мизинца, и висят над землей так низко, что зажженная спичка освещает каждый их изгиб. Грядет зима тревоги нашей…

Рабочий день давно закончился, но мы с Сэмом все еще сидим в моем кабинете. Я подробно рассказал ему о своих неприятностях, о беседе с сотрудниками прокуратуры и о решении нашего редактора затеять еще и служебное расследование.

– Жизнь продолжается и после точки, – уверенным тоном произносит Семен очередную сентенцию. – Более того, после точки она начинается с большой буквы. Один лишь Дух дает жизнь, слово – убивает, – продолжает он утешать меня подбором цитат. – Святой апостол Павел, между прочим.

Мы отправились погулять по городу в сторону порта. На улице сопливая сырость, ноль градусов. Когда нам очень плохо, а равно и очень хорошо (но обязательно очень), нас тянет к морю или в горы. Все человеческое там становится по-настоящему мелким, неважным и второстепенным.

– Я точно знаю, что из любого безвыходного положения всегда есть по крайней мере один выход, – говорит Семен. – А иначе каким путем, спрашивается, ты туда попал? Наша жизнь должна делиться на множество отсеков, как подводная лодка. И если один отсек вдруг затопит мутной водицей, его нужно герметично закрыть и жить дальше.

Между прочим, Сэм ведь служил в армии. Где-то в Забайкалье, был художником при солдатском клубе.

Так вот он рассказывал, что в армии никогда не шутят: «Тебе пришло письмо». За это можно и в морду. Письмо, бывает, боец ждет по полгода. И вот оно наконец приходит. А там три строчки. Человек прочитал – и вздернулся.

В коре моего головного мозга завелся жук-древоточец. Каждую ночь ко мне прилетает маленький дятел, он долбит мою голову, пытаясь достать проклятого жука. Но от этого мне становится еще хуже и я опять не могу заснуть.

Сегодня суббота. Ничего не хочется делать. Полдня я просидел на кухне, пил крепкий чай, курил, смотрел в окно.

На улице такой сильный ветер, что буквально вырывает из ушей женщин сережки. Мы созвонились с Сэмом и решили провести сегодняшний вечер где-нибудь в веселом месте. Через полчаса он, как мелкий бес, уже материализовался в моей квартире.

– Когда у твоей машины отказывают тормоза, – отвлекает он меня от грустных мыслей, – это прекрасный повод, чтобы выкурить сигарету, выпить хорошего коньяку и заняться любовью с красивой женщиной. Что у нас с тобой сегодня по плану – вечеринка?

– Если вечером, то вечеринка, а если ночью, то это уже ночнушка, – я закуриваю еще одну сигарету и протягиваю пачку «ЛМ» Семену, – с тебя коньяк и женщины.

Вместе отправились в стриптиз-клуб «Три Колодца». Деньги шевелились в кармане как живые.

На фасаде стриптиз-клуба сияла разноцветными огнями неоновая реклама: «МАНДАриновый сок – удовольствие без проблем!», «МАНДАриновый сок – то, что ты хочешь!», «МАНДАриновый сок – только лучшее!», «Генеральный спонсор клуба – фирма „Джи-Сэвэн”».

На входе нас тормознули:

– Только по предъявлении членских билетов.

– А если их нет, можно предъявить просто члены? – съязвил Сэм.

Вышибалы шутку не поняли. Пришлось дать охране в лапу (хотя больше хотелось – в морду).

Сидим за столиком возле самой сцены, на которой крутят своими выпуклостями и отверстиями великолепные человеческие самки. Мы пыхтим с Сэмом сигаретками с травкой. Наши огоньки тлеют в темноте зала. И бабы летят на эти огоньки, как мотыльки.

Так всегда бывает: много водки – мало баб, много баб – мало водки. А тут как-то все удачно совпало. При посредничестве Семена я легко снял двух вдрабадан пьяных длинноногих фурий и отвез их к себе в холостяцкую берлогу. Всю оставшуюся ночь они терзали ласками мое бренное тело.

Одна, засунув мой член себе в ухо, стала очень быстро его дрочить и требовать, чтобы я ей туда кончил. Что я – зверь, а вдруг она оглохнет? – испуганно подумал я. Другая в это время пихала свою маленькую острую грудь, вернее, торчащий, как мизинец, длинный сосок, мне в анус.