Квини - Кэндис Карти-Уильямс

– С НАС ДОВОЛЬНО.

– С НАС ДОВОЛЬНО.

– С НАС ДОВОЛЬНО.

* * *

– Что ты ходишь мимо моего кабинета, Квини? Меня это раздражает. Или зайди, или отправляйся работать, – сказала Джина.

Интересно, у нее сегодня плохой день или хороший?

– Извини, я только хотела кое-что у тебя узнать, – я осторожно вошла в кабинет.

– Зарплату не подниму, пока не дашь мне то, о чем я просила, – сказал она, не отводя взгляда от монитора.

– Нет, я не об этом. Просто… – я села напротив. – Помнишь, я тебе присылала разные заявки? Дело в том, что… В общем, на этой неделе полиция застрелила в Америке еще двоих черных. Я знаю, что это не у нас, хотя у нас такое тоже случается, но – я подумала, может быть, мне написать об этом? О таких событиях толком никто не пишет… Может, не для печатной версии, а для блога, или…

– Послушай, Квини, – Джина закрыла ноутбук. – Я знаю, о чем ты, и я понимаю, что это ужасно. Очень ужасно. И если бы я могла позволить тебе писать обо всех происходящих ужасах, я бы так и сделала, но я отвечаю перед власть имущими.

– Наверняка эти «власть имущие» понимают, что о таких вещах необходимо рассказывать?

– Мне кажется, что такие события… как бы это сказать? Слишком радикальны для The Daily Read. Хотя мне очень нравится твоя готовность писать. Может быть, мы направим твой энтузиазм на подготовку материала, который будет более… легким? – Джина открыла ноутбук и продолжила печатать.

– Я подумала, может, написать о том, как было бы здорово, если бы все белые либералки, которые так активно писали твиты с марша в защиту прав женщин, явились бы и на марш «Жизни черных важны»?

– Прошу прощения? – озадачилась Джина.

– Ну вот, например, все белые женщины в нашем офисе вроде как собираются на марш в защиту прав женщин. Я вчера ходила на «Черные жизни важны» и что-то не увидела там ни одного знакомого лица.

– Спорное заявление, нет? – спросила Джина, хмурясь. – Перепиши то, о чем ты сейчас говорила, и я жду тебя на обсуждении заявок в четыре часа.

– …и я подумала, что таким образом мы могли бы пролить свет на «Жизни черных важны», а если сделать это в одном контексте с маршем в защиту прав женщин, то материал будет более «приемлемым» для читателя, – сказала я, надеясь, что мне удалось донести до присутствующих свою мысль и замаскировать страх в голосе тем, что мне казалось убедительными интонациями.

– Это вот «Жизни черных важны» – чушь полная, – фыркнул пожилой мужчина из отдела обзоров. – Все жизни важны.

– Что? – спросила я его, моргая и незаметно делая глубокий вдох.

– Как насчет жизней латиносов, азиатов, других жизней – ну вот я белый, моя разве не важна? – продолжал он.

– Я не… пытаюсь сказать, что жизни других этнических групп менее важны, – объяснила я, просто пораженная тем, что это приходится объяснять. – Движение «Жизни черных важны» вроде бы нигде даже не намекает, что другие жизни не представляют ценности?

– Когда вы ставите на пьедестал какие-то отдельные жизни, а не вообще все, вы разве не этим занимаетесь?

– Никто не ставит на пьедестал черные жизни, я даже не понимаю, что это означает, – сказала я, и у меня заколотилось сердце. – Суть в том, что жизни черных и в данный момент, и на протяжении всей истории не важны и не были важны, а это неправильно!

Я посмотрела сперва на Джину, потом на остальных присутствующих в надежде, что кто-то меня поддержит. Вместо этого я столкнулась с тем, чего всегда старалась не замечать – полной комнатой белых недолибералов, которые получали свои установки, как и свои деньги, в наследство.

Я ушла с собрания, потерпев полное поражение, и чувствуя себя гораздо более одинокой, чем до него.

«С НАС ДОВОЛЬНО», – напоминала я себе, пока шла к рабочему столу.

В кожвендиспансере я привычно заполнила анкету, так же привычно осмотрела приемную, чтобы убедиться, что не встречу знакомых, и привычно уселась в уголок у окна. Через час меня вызвала чернокожая девушка, с виду младше меня лет на пять, и стала задавать стандартные вопросы.

– Значит, вы здесь не в первый раз? – спросила она, щелкая по клавишам.

– Нет, не в первый.

– Хорошо. Что привело вас в этот раз?

– Две недели назад у меня был незащищенный секс. Я вообще стала более дисциплинированно пользоваться кондомами, но в этот раз, э… увлеклась, – тихо ответила я.

– Так. Беспокоят какие-нибудь симптомы? Зуд, необычные выделения?

– Ничего такого.

– Сделаем тест на беременность? – предложила медсестра.

– Нет, спасибо, у меня спираль стоит. То есть, я уже была беременна, – объяснила я. – Но это, наверное, случилось потому, что у меня был регулярный секс. Так что проверять будем только ЗППП, и я надеюсь, что через пару недель мне придет ответ «все чисто».

Я нервно рассмеялась. Медсестра даже не улыбнулась.

Она закончила во мне ковыряться и разрешила одеваться. Но вместо того, чтобы сразу отпустить, попросила секундочку подождать и куда-то вышла. Я оделась и села ее ждать, когда вдруг в кабинет заглянули водянисто-голубые глаза и короткая седая стрижка «под горшок». Элспет.

– Квини, вы вернулись!

Это меня медсестра сдала?

– Здравствуйте, Элспет, – смущенно сказала я, не зная, зачем она явилась.

Элспет уселась на место предательницы и начала что-то печатать, как они все любят делать, вместо того чтобы смотреть в глаза и вести разговор по-человечески.

– Вы приходите к нам уже в третий раз за довольно короткий период времени, – сообщила Элспет, будто я была не в курсе. – И хотя я рада была услышать от Каролины, что у вас ни ран, ни синяков, ей показалось, что вы ведете себя очень отстраненно. Я понимаю, что вам вряд ли захочется беседовать со мной, но мне кажется, что вам стоит поговорить хоть с кем-нибудь.

Я тупо уставилась на нее. А что я должна была сказать? Что я не особо горю восторгом, когда собираюсь показывать свою вагину незнакомому человеку и при этом ничего хорошего мне от этого не будет?

– Между нами: у меня дочь примерно вашего возраста, и вы мне некоторым образом ее напоминаете.

– Она черная? – перебила я.

– Нет, – твердо ответила Элспет. – В прошлый раз я после вашего ухода я кое-кому позвонила и, хотя не думала, что вы к нам вернетесь, раздобыла вам номер психотерапевта, на всякий случай, вдруг снова увижу вас здесь.

– Я уже могу идти? – спросила я. – Мне пора на работу.

Она кивнула и протянула мне записку, когда я уходила. Не посмотрев, что там написано, я бросила бумажку в рюкзак.