Осень призраков - Юрий Некрасов

Флигель с заколоченными окнами, там складировали поломанную мебель. Фабию никогда не нашли бы, но Барбара впала в неистовство. Она пыталась откусить себе руки, раздирала ногтями кожу на ногах, пока ее не усмирили рубашкой. В конце концов, директор сдался. Он уже принял и понес свой крест, признав Барбару предтечей Апокалипсиса. Фабия умирала долго. Ее порезали на куски и набили ими подушки старого дивана. Смерть не тронула ее плоть. Когда останки нашли, они походили на пластиковые муляжи и пахли лавандой.

Бассейн, ныне пересохший, уже тогда казался зловещим местом. Гортензию подвесили на вышке для прыжков в воду. Ее щиколотки проткнули крюками, на которые в спортзале подвешивали канаты. Рыжие пряди Гортензии красиво развевались в голубой воде. Причина смерти осталась загадкой. В легких Гортензии не нашли воды, ни единый сосуд в ее голове не лопнул. Лицо сияло чистотой и безмятежностью. Уходя, Гортензия улыбалась.

Кабинет рентгенографии с хороводом белых скелетов по стенам пользовался дурной славой. Он оправдал ее сполна. Девочку сумели опознать, сверив списки и карту зубов. Амалия, девять лет. Обугленное тело сидело в окружении снимков, растянутых на стальные каркасы. Их подбирали специально для ежегодного рождественского карнавала. Волшебные зайцы и медведи должны были поздравить со святым праздником детей, скорбных духом. Вместо них тени на снимках обнимали Амалию за плечи и махали руками. Были счастливы.

Закуток рядом с дверью в карцер. Укутанное в шторы тело висело вниз головой, обескровленное и печальное, порезы на бедрах и запястьях кричали: ищите следы, но их никто так и не нашел. Как у остальных жертв с открытыми ранами. Ни капли крови. Ни намека. Ни следа.

Барбара пережила последнее видение, точно оно приключилось с ней только что.

Она идет темным коридором, поднимается из приемного покоя по пандусу для колясок. За окнами сонное утро. На подоконнике сидит незнакомая Барби рябая птица и дергает головой, точно подсказывает: «Обернись. Обернись скорей!» Барби знает, что лежит в общей спальне. Ее нога высунулась из-под одеяла и зябнет. Щекой Барби чувствует, как строчка на наволочке натирает кожу. Барби мечтает проснуться, но не здесь, а там, в коридоре. Тогда уж она нипочем не обернется, шмыгнет назад, начнет колотить в двери приемного покоя, и, может быть, ей откроют. А если нет, то закроет глаза и примется кричать, пока кто-нибудь из санитаров не заберет ее из этого жуткого сна, в котором Барби оборачивается и видит перед собой тушу директора. Когда-то он был тощим, а теперь сдувшийся морщинистый кашалот. Барби видит, что одна штанина у него сбилась, а другая собралась у колена гармошкой. Директор надел разные носки. Один черный, другой оранжевый. Барби хихикает, и этот звук, не меняя тона, превращается сначала в писк и почти мгновенно рушится до рева. Голая девочка сидит у ног директора. Она подняла голову и смотрит на портрет строгой женщины. Это хозяйка пансионата. Барби видит девочку одновременно сбоку и со спины, точно смотрит и своими глазами, и директора тоже. Правая рука девочки завернута за спину, прибита трехдюймовым гвоздем к левой лопатке, левая лежит на колене ладонью вверх, точно молит, если не о милостыне, то о снисхождении. У девочки нет лица. Снятое наспех, оно грубо накрывает собой голову основательницы на портрете. Директор оборачивается на вой Барби и затыкает себе рот руками. Даже во сне Барбара знает, сегодня все закончится. Директор пробит навылет. Он бежит звонить в полицию. «Не плачьте, – хочет утешить его Барбара. – Сегодня вы умрете», – и просыпается от дикого, ставшего уже привычкой крика.

Больница умерла от метастаз невскрытых убийств. Люди покинули это место, но зло бродит пустыми коридорами, невозбранное, скучающее, голодное. Очаг безумия остыл в каморке за гимнастическим залом. Барбара изнывала от желания войти туда еще раз и… будь что будет! Но сначала надо было подготовить Кристину.

Кристина в ванне выташнивала из себя бездну.

Верные подданные: мокрицы, черви, жуки и тараканы шли на дно и всплывали кверху лапами, покидая свою Королеву. Разум тлел в ее глазах, огни бесконечно далекого поезда, мчащего навстречу по бесконечному тоннелю.

Барбара скрипнула зубами. Жалость, доброта, сомнения спрятались по норам. Барбара выдернула пробку, вода заспешила прочь, подхватив шлейф дохлых насекомых. Кристина вздрогнула, ударилась ногой о стенку ванны и начала колотиться, точно хотела пробить ее, вырваться. Зрение до сих пор не вернулось к ней. Барбара подхватила Кристину за руки и потянула на себя. Она забилась, вода плеснула через край, окатив ноги Барбары, Кристина неожиданно крепко боднула ее лбом в живот. Барбара поскользнулась и упала, но не выпустила Кристининых рук. Они покатились по полу, царапая друг друга и рыча. У Барбары никак не получалось взять верх, ее пальцы бессильно скользили по мокрой коже Кристины. Безумие придало ей сил. Кристина вырвалась и поползла. На счастье, Барбара закрыла дверь в душевую, тело Кристины забыло, что умеет ходить. Барбара бросила попытки схватить этого угря, отступила и молча наблюдала, как он бьется о стены, пытаясь выползти из комнаты.

– Ммма-ммма! – выгибаясь, кричала Кристина. Комната была ей слишком велика. Кристина подползла к стене, твердое сбоку ее немного успокоило. – Мыааа-мыааа! – жаловалась она. Кристина мечтала забиться в нору. Руки привычно отправились на разведку. Левый локоть все время проваливался в пустоту, она душила, рвала спазмами живот. Во тьме не было пустоты. Свобода – это ложь! Пальцы нащупали щель под дверью. Кристина начала обшаривать ее так жадно, точно надеялась проскользнуть под ней и продолжить свое паломничество.

– Куда ты собралась, милая? – Кристина обернулась на звук человеческой речи. Ее лицо, только что перекошенное, разбитое отчаянием и злобой, осветилось такой надеждой, что Барбара поморщилась. Стыд бил в самое сердце. Нижняя губа Кристины оттопырилась и дрожала. Барбара боролась с собой изо всех сил, но признала, что должна воспользоваться этим голым доверием. Она подошла ближе и присела на корточки.

– Кристина, – позвала она. Кристина вздохнула и закивала головой, как дельфин, подкидывающий на носу мяч. – Кристина, ты помнишь меня?

Барбара не пыталась к ней прикоснуться. Следы ржавчины засохли на коже Кристины рыжими узорами. Она все чаще щурилась. Зрение понемногу возвращалось.

– Ты жива, – настолько мягко и убедительно, как могла, повторяла Барбара. – Все позади. Мы скоро пойдем домой.

– Мыа-мыа? – надрывалась Кристина.

– Нет, я не мама, – пришлось признаться Барбаре.

– Жвы-швы-швы-шва?

– Я не понимаю тебя, девочка, – Барбара сделала шаг. – Можно, я сяду рядом?

– Иии-ээт! Иии-ээт! – Кристина заухала, как сова. Она растопырила пальцы, точно предупреждала: не лезь – глаза вырву!

– Хорошо-хорошо, – заспешила Барбара. – Я тебя не трону.

Кристина выгнулась дугой. Из глаз ручьями текли черные слезы. Руки ощупывали пустоту, точно не могли поверить, что коридора шириной в фут больше нет, кончился, остался под землей, где ему и место. Выбросил ее? Предал? Но Кристина здесь. Она смогла. Выбралась.