Диктатура пролетариата - Олаф Брок

XII. Книги, пресса, цензура

Книжный рынок предстаёт в глазах иностранца оживлённой при нынешних обстоятельствах картиной. Можно обратить внимание на довольно существенные объёмы продукции в этой сфере, особенно в Москве. Прежде всего это настоящее изобилие всего, что касается или имеет ценность для нового «мировоззрения» и учения об обществе – только напишите что-нибудь о марксизме, рабочем движении и т. п., и вы вскоре обнаружите перевод вашей работы за рубежом. Но выходит и многое другое: большие и маленькие учебники для студентов, переводы, литература прежних лет… Так что сначала сложно поверить в то, что за всем этим стоит большая или опасная цензура. Тем не менее это так. Цензуры достаточно, и вдобавок ей оказывают содействие другие полицейские организации, работающие на поддержание единственно верной, коммунистической веры.

Для начала несколько слов о периодической печати. У нас в Норвегии есть проповедники переустройства прессы в соответствии с идеалами российского коммунизма. На этих господ следовало бы, пожалуй, возложить обязанность представить нашим властям реалистичное и правдивое описание обстановки в России и российского опыта. Населению Петрограда, составляющему, несмотря на упадок, несколько сотен тысяч человек, приходилось – во всяком случае, в 1923 году – довольствоваться печатью примерно такого же объёма, как в Тёнсберге: парой ежедневных газет скромного формата, а коммунистическое фразёрство и, кроме того, скудность содержания в этих газетах заставляет большинство людей смотреть на них с сочувствием или с неприязнью. Газеты подвергаются чрезвычайно сильной цензуре и сообщают именно о том, что полезно знать храброму и послушному подданному – в них не проникает неприятное критическое отношение к общественной жизни и там полностью отсутствует обсуждение проблем повседневной жизни обычных людей. Несчастные государственные служащие частично обязаны подписываться на эти издания, но большинство людей, будучи в стеснённых жизненных условиях, не расходует деньги на такие газеты и бережёт себя от болезненной досады, вызываемой подобным чтением. Следствием этого является необычайная изолированность друг от друга и от злободневных вопросов, даже в наиболее развитых в интеллектуальном отношении кругах, и часто поразительная неосведомлённость о происходящих в мире событиях. И тем благодатней становится почва для сплетен и невероятных слухов, склонность к которым всегда отличала город на Неве, а при теперешнем режиме и событиях превратилась в «явную истерию» (по определению петроградского врача немецкого происхождения).

В Москве в сфере периодической печати наблюдается значительно больший прогресс – как в количественном, так и в качественном отношении. Передовые статьи, написанные членами правительства, и в определённой мере обсуждение разрешённых тем привносят больше жизни. Здесь можно даже говорить о различных оттенках мнений, порой появляется довольно откровенная критика, а умелые стилисты могут время от времени балансировать на грани насмешки над существующим порядком вещей или упражняться в древнем искусстве «писать между строк». Но если бы я представил список всех органов печати и объём выпускаемой ими продукции, у нас бы вызвала улыбку его скромность в сравнении с населением столицы, не говоря уже обо всём государстве. Так что российская пресса, регулируемая российской цензурой, – это не та сила, с которой надо считаться, – она совершенно неопасна ни для большевиков, ни для всех остальных.

Журнальная литература, в прежней России обильная и процветающая, теперь находится в тяжёлом положении. В значительной мере это объясняется ущербностью экономики, в остальном – цензурными условиями. Если кто-то пожелает попробовать выпустить периодическое издание, потребуются самые обстоятельные сведения о редакторах, тенденциях и т. д., и если не принимать во внимание такие области, как искусство и техника, то средств теперь на периодическое издание, собственно, и не получить. Право на публикацию подобных изданий принадлежит самому государству. А в том, что касается преграждения пути всему «опасному», цензура особо не церемонится. В качестве примера того, как власти боятся и, соответственно, преследуют всё, что связано с «религией», можно привести историю о том, как одно философское общество начало издавать журнал «Мысль». После того как было издано три номера, журнал «убрали с рынка» и было объявлено, что его «посчитали более не существующим». Никакого официального объяснения не последовало, однако в ответ на запрос издателя в качестве причины назвали «отсутствие марксизма» у главного редактора. Сразу стало понятно, что особенное недовольство цензуры вызвала одна статья из второго номера.

У меня самого есть эта работа, она представляет собой чисто психологический анализ вопроса: «Судьба веры в Бога в борьбе с атеизмом», совершенно никакого разбора с религиозной точки зрения, к тому же бесстрастная и серьёзная манера изложения. На вопрос издателя о том, что, собственно, можно тогда писать, прозвучал следующий ответ: «Как же, статьи, в которых не поднимаются вопросы религии». Когда автора статьи пригласили читать лекции по той же теме, в том числе для рабочих, был получен приказ, в котором говорилось о нежелательности лекций, пробуждающих религиозные мысли. Поэтому всем заинтересованным пришлось отказаться от лекций пользовавшегося популярностью профессора. В то же самое время в Москве под особой протекцией властей выходит еженедельник «Безбожник», содержащий насмешливые и, с точки зрений христиан всех конфессий, кощунственные иллюстрации и слова. О вмешательстве в издание этого журнала я не слышал.

Ещё один пример из области журнальной деятельности. Одна фирма начала выпускать чисто библиографическое издание «Среди книг». Но, когда упомянутый неусыпный страж обнаружил в первом напечатанном номере не только заглавия книг, но и их краткое содержание, публикацию немедленно остановили. Уже готовый номер из любезности разрешили выпустить. У меня он есть, и мне следовало бы, наверное, привести часть тех опасных заметок о содержании книг – смех бы пронёсся, подобно очищающему ветру; но это заняло бы слишком много места. Основная суть безумия такова: замечания о книгах либо носят рецензирующий характер, либо, по крайней мере, легко могут приобрести таковой – но написание подобной критики нельзя доверять никому, кроме членов партии, проверенных марксистов… Такого рода журналы, следовательно, не могут быть разрешены…

* * *

Перейдём теперь к издательской деятельности в целом, представляющей собой интересную область для исследований, касающихся России диктаторского режима. Позвольте мне поделиться кое-какими сведениями, собранными по большей части в Москве. Согласно принципу, коммунистическое государство должно провозглашать ликвидацию частной издательской деятельности. Соответственно, весь капитал таких фирм был конфискован, в частности книги. Добавлю, что «право авторской собственности» тоже сначала было отменено, в том числе официально. «Однако это не касалось ныне живущих писателей, – объяснил мне профессор коммунизма Энгель, – и решение действовало только короткое время». Теперь право литературной собственности является также наследственным, оно переходит к вдове и детям.

Вопрос частной издательской деятельности, однако, всегда вызывал у большевистских лидеров особые сложности и сомнения. Ведь большинство из них – бывшие литераторы, они работали у издателей и вместе с ними, в самые трудные времена своей жизни существовали благодаря их помощи, знают им цену и питают «в своём сердце» некоторую симпатию к этим людям и этим учреждениям, без которых многим из них не раз пришлось бы тяжело. Не знаю, насколько большую роль всё это сыграло, но упомянутые предприятия не «национализировали», а «муниципализировали» – как сообщили в самом издательском мире, никто никогда не понимал и до сих пор не понимает, что, собственно, должно обозначать это понятие. Оно осталось стоять вопросительным знаком – как и многое другое в программах и решениях большевиков.