Конкистадор - Висенте Бласко Ибаньес

Наблюдавший из крепости Куэвас рванулся навстречу солдатам, которые несли на двух скрещенных копьях дона Алонсо.

Охеда был бледен и, казалось, мучительно страдал. Фернандо вдруг подумал, что видит совершенно иного дона Алонсо. Страдание не было следствием ни физической боли от ранения, ни, тем более, того, что он впервые почувствовал страх смерти. Его уныние было отражением того огромного разочарования, которое он только что испытал. Чары, делавшие Охеду неуязвимым, развеялись навсегда.

Охеда не сомневался в могуществе Пресвятой Богородицы, что сопровождала его повсюду. Он впервые был ранен, и это означало лишь то, что за все его прегрешения она навсегда отказалась покровительствовать ему.

Едва дон Алонсо оказался в крепости и был уложен в постель, как к нему вновь вернулась звериная энергия. Он вспомнил, в каких жутких мучениях умирали его товарищи от этих ядовитых стрел. Такой рыцарь, как Охеда, не мог позволить себе умереть словно бешеный пес.

Главным симптомом отравления был пронизывающий холод, который сверлом вонзался в раненную плоть. Охеда уже чувствовал его и, движимый как логикой, так и мужеством, предложил лечение, которое, наверное, только он один и мог бы вытерпеть. Услышав эту идею, находившийся у ложа раненого Куэвас отшатнулся в ужасе и изумлении.

Рыцарь Пресвятой Девы приказал докрасна раскалить на огне две стальные пластины от доспехов и приложить их к ране с обеих сторон. Стрелу из бедра один из его могучих рыцарей вытащил еще на поле боя, при этом на лице Охеды не дрогнул ни один мускул.

Куэвас впервые отказался подчиниться своему командиру. Лекарь экспедиции тоже поддержал протесты Фернандо.

– Я слишком вас люблю, сеньор губернатор, – сказал он, – чтобы стать вашим убийцей.

– Клянусь вам, – в ярости воскликнул Охеда, – что если вы мне сейчас же не подчинитесь, я прикажу вас вздернуть на виселице!

Куэвас, прекрасно знакомый с внушающей страх решительностью своего покровителя, помог растерянному лекарю докрасна нагреть две стальные пластины. Куэвас и Писарро хотели связать раненого, чтобы уберечь его от непроизвольных движений во время этого добровольного поджаривания, но Охеда запретил им делать это и лично руководил операцией.

Когда раскаленные пластины, взяв клещами, приложили с двух сторон к раненному бедру, дон Алонсо не издал ни единого звука и даже ни разу не пошевелился. Комната наполнилась запахом паленой плоти, заставляя присутствующих отвернуться от этого зрелища, но Охеда оставался совершенно невозмутимым и не позволял без его команды прервать это жуткое прижигание.

Пытка была столь мучительной, что он попросил обернуть его смоченной в уксусе простыней, чтобы ее свежесть облегчила жар, вызванный этим жестоким лечением. Целый бочонок уксуса потратили на столь варварскую операцию, придуманную суровым воином.

Лекарь лишь недоверчиво пожал плечами, восхищаясь мужеством своего командира. Куэвас тоже сомневался в успехе необычного лечения. И все были поражены, увидев несколько дней спустя, что Охеда пошел на поправку.

Фернандо на свой лад объяснил способ, придуманный его покровителем.

– Это огонь, – говорил он, – огонь поглотил яд, заставив смертельный холод отступить. Но только дон Алонсо де Охеда может лечиться подобным образом.

Франсиско Писарро был менее доверчив. Он полагал, что рыцарю, всегда защищаемому Пресвятой Девой в ежедневной битве со смертью, просто повезло, и стрела потеряла большую часть яда до того, как вонзилась в него.

Во время болезни своего командира защитники Сан-Себастьяна не проявляли никакой активности. Прошло несколько дней, опасность миновала, но он еще оставался очень слабым и не мог держать в руках оружие, а потому все пребывали в унынии. Охеда был единственным, кто мог внушить смелость слабым и поддержать решительность сильных, постоянно появляясь то тут, то там. Каждый солдат, завидев его, верил, что и сам является частью могучего войска.

На протяжении многих дней затаившийся город, в котором отсутствовало всякое движение, был похож на мертвое тело. Не осталось ни одного воина, помышлявшего о походе в глубь джунглей. Единственной надеждой для всех было море, по которому должна была прийти помощь от бакалавра Энсисо. Но океан оставался пустынным, и неподвижную линию горизонта не разрезал даже крошечный, словно кончик птичьего крыла, парус.

Однажды утром, когда все уже находились на грани отчаяния, часовой, дежуривший на вершине деревянной башни крепости, стремглав бросился на поиски Куэваса, который во время болезни губернатора отвечал за оборону Сан-Себастьяна.

– Судно на горизонте! – задыхаясь от волнения, кричал солдат. – Главный алькальд прибыл из Санто-Доминго с подмогой!

Куэвас подумал о том же. Это судно могло быть только тем, которое зафрахтовал бакалавр Энсисо.

После того как корабль встал на якорь напротив колонии, капитан и экипаж судна сошли на берег и заявили, что действительно пришли с Эспаньолы с грузом провизии, но Энсисо не имеет к этому никакого отношения.

Куэвас был знаком со всеми белыми жителями Санто-Доминго. Поскольку и он, и Лусеро были одними из первых поселенцев на острове, их память стала книгой, в которой отпечатались имена и лица людей, прибывших на Эспаньолу, со всеми их достоинствами и недостатками.

Он тут же узнал капитана корабля, некоего Бернардино де Талаверу, который считался одним из самых бесчестных искателей приключений, а по причине своей разнузданности имел плохую репутацию даже среди публики, собиравшейся на перекрестке Четырех улиц.

– Как может этот никчемный человек снарядить за свой счет целый корабль? – говорил он Писарро. – Он всегда был мошенником, способным только поживиться за чужой счет.

Несмотря на свое негативное мнение об этом капитане, Фернандо проводил его к Охеде, поскольку Талавера отказался общаться с кем-либо, кроме губернатора.

Жизнь на этой земле, полная опасности и непредсказуемости, вдали от созданного в Санто-Доминго очага цивилизации, казалось, придавала ещё больше наглости всякому отребью и вынуждала примиряться с этим тех, кто в силу обстоятельств нуждался в их помощи. Уже через несколько часов Талавера и его люди со спокойным цинизмом рассказали о мошенническом происхождении их экспедиции, преступном, но вместе с тем таком своевременном.

На Эспаньоле Бернардино де Талаверу должны были отправить в тюрьму за долги и беспутное поведение, но тут в порт Санто-Доминго пришел корабль с рабами и золотом, который Охеда снарядил для Энсисо после того, как обосновался в Сан-Себастьяне. Как обычно и происходило после экспедиций, моряки, едва ступив на берег в Санто-Доминго, тут же забыли обо всех пережитых страданиях и, не стесняясь преувеличений, расписывали богатства города, основанного губернатором Новой Андалусии. Бакалавр Энсисо и индианка Изабель ради скорейшего завершения подготовки к новой экспедиции в помощь Охеде подогревали интерес к этим рассказам. В среде восхищенных искателей приключений, еще недавно не стремившихся отправляться на Материк, непрестанно множились слухи о численности рабов и количестве золота.