46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью - Виктор Олегович Пелевин

хочет не узнать реальность, он хочет как можно дальше от нее уйти, потому что реальность имеет такую природу, что узнавать ее лишний раз совершенно не хочется. Я бы не сказал, что мне очень понравилась «Охота на овец». Из всего, что я читал у Мураками, мне больше всего понравились два рассказа, которые я читал по-английски в «Нью-Йоркере». Один назывался «UFO in Kushiro», а во втором — я не помню его названия — речь шла о котах, которые съели свою хозяйку, это очень страшный, точный и какой-то удивительно красивый рассказ. Мне нравится Мураками, но я допускаю, что вся прелесть его текстов — это эффект, который возникает в переводе. Это такая литературная мультипликация.

Тэцуо Мотидзуки: Ваш роман» Чапаев и пустота» — одно из лучших произведений современной русской литературы. В чем, по-вашему, заключается новизна этого романа? Ваши романы представляют собой очень совершенные конструкции. В какой степени в них сочетается расчет и импровизация?

Пелевин: Первый вопрос о том, в чем оригинальность романа «Чапаев и пустота». С моей точки зрения, она в том, что это — первый роман в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте.

Что касается продуманности конструкций, которые я использую в текстах, — вы знаете, если мы посмотрим на любого человека, мы увидим, что это очень совершенный, очень строго продуманный механизм, который по использованным в нем технологиям далеко превосходит все, что научились делать даже в Японии. Но если вы спросите его родителей о том, как им удалось создать такую конструкцию, вложить столько технической смекалки в свое произведение, они пожмут плечами. Если вы будете очень настаивать, то единственное, что они смогут сделать, — это повторить процесс перед вами. С книгами все происходит, по-моему, примерно так же. Писать книгу без четко продуманного плана гораздо интереснее — но, если подходить к литературе как к бизнесу, то это мой серьезный недостаток, потому что приходиться много переписывать, выбрасывать целые куски, которые потом не помещаются в общую конструкцию. Но если сначала придумать весь роман как схему, а потом заполнять его текстом, это будет смертельно скучно, непонятно тогда, зачем этим заниматься, деньги можно зарабатывать более эффективными методами. Когда я пишу какой-нибудь текст, я двигаюсь на ощупь, именно в этом для меня заключена прелесть этого занятия, это как прогулка в ночном лесу, когда не знаешь, что произойдет через час. Так что эти схемы появляются при анализе, но они не предшествуют синтезу, которым является творчество.

Мотидзуки: Ваше отношение к современной ситуации в мире и сентябрьским событиям в Америке?

Пелевин: Когда у нас был кризис в 98 году, меня стало очень сильно занимать, что же такое происходит в стране, и поскольку я не выписываю газет, я стал каждое утро ходить к метро, покупать все газеты и их читать. У меня на это уходило полдня — я еще смотрел телевизор — и к середине дня доводил себя до нервного истощения. Потом как-то утром я пошел за газетами, и вдруг у меня что-то такое случилось в голове, и я вместо этого повернул направо, перешел дорогу, зашел в магазин и купил себе Playstation. С тех пор во вселенной наступили мир и гармония. Когда возникает вопрос об отношении к событиям, которые происходят в мире, если смотреть на вещи феноменологически, то речь всегда идет о том, как вы относитесь к тому, что видите по телевизору, — а я телевизор не смотрю.

Что касается событий в Америке, то у меня с ними получилось очень необычно, потому что в то время, когда произошел теракт в Нью-Йорке, я был в Остии, а потом переехал в Помпеи и там в баре в первый раз увидел эти кадры, когда самолет врезается в башню. Это был очень странный опыт: весь день ходить по уничтоженному римскому городу, а вечером смотреть на развалины по телевизору. Это странное совпадение показалось мне знаковым: есть ощущение, что в мире нарушился какой-то баланс, и время разделилось на то, что было до, и на то, что было после. Помимо человеческого аспекта этой трагедии, того, что погибло столько людей, ни в чем не виновных, есть еще другой аспект. Америка уже долгое время производит имиджи, образы, символы, она производит мечту. И теракты — это очень пугающее символическое событие в том знаковом пространстве, где производятся основные американские продукты. С этим очень сложно что-нибудь сделать. Можно найти Усаму бен Ладена, но с символической стороной произошедшего уже ничего сделать нельзя.

Меня, конечно ужасает терроризм, мне кажется, что дело здесь не в Усаме бен Ладене и его организации, а в том, что существует такая вера, что человек может попасть в рай через убийства других людей, что он может чего-то достичь, убивая других. Здесь в Японии это тоже было: Асахара и те люди, которые организовали этот теракт, — это люди примерно одного типа. Мне это совершенно непонятно, я не верю в насилие, я не верю, что насилие может что-то изменить. Единственное к чему оно приводит, это к тому, что возникают новые и новые витки насилия, так и устроен ад. Поэтому моя реакция на это очень проста: ужас, страх.

И еще два слова. Про это уже многие говорили, но действительно трудно было отделаться от ощущения, что мы это уже много раз видели, потому что это все уже было в фильмах. Ведь как наступает будущее. Есть пять миллиардов умов, и каждый из этих умов протачивает свою небольшую дорожку в будущее, а потом все происходящее необратимо устремляется по одной из этих дорожек. Это называется программированием среды. Можно снять фильм по сценарию, а можно снять действительность по фильму. Мы ведь уже видели это в таких фильмах как «Independence day». Поэтому многим людям, которые видели это на экране, даже не приходило в голову, что это новости, они думали, что это какой-то новый блокбастер.

Мицуёси Нумано: После» Поколения П» у вас нет новых произведений. Над чем вы сейчас работаете?

Пелевин: Я сейчас пишу роман, но даже не знаю, когда его закончу, потому что у меня сейчас нет жизненной необходимости срочно продать рукопись. Меня очень занимает, чем же кончится эта книга. Измерение, которое я описываю, успело несколько раз измениться. Книга может в результате получиться короткой. Мне это интересно, и я не хочу никуда спешить. Если у меня это займет еще несколько лет, то я не вижу в этом ничего страшного.

Вопросы из зала

Татьяна Спектор (США): Ваши произведения