Тайный шифр художника - Олег Рой

К нашему приезду настоящие белые ночи еще не начались, до них оставалось еще как минимум недели три, а то и четыре. Но все равно здесь, даже поздним вечером, было заметно светлее, чем в Москве, и мы не преминули этим воспользоваться. Дожидаясь развода мостов, гуляли по набережным и разговаривали обо всем на свете. С каждым проведенным вместе часом я все больше узнавал о Вике. И то, что я узнавал, мне все больше и больше нравилось. Вика оказалась не просто привлекательной девушкой, но еще и замечательным собеседником, интересной личностью с богатым внутренним миром. И я удивлялся тому, как много у нас общего, как схоже мы смотрим на одни и те же вещи, причем в самых разных областях жизни.

Несмотря на романтичность обстановки – весенний вечер, питерские набережные, разведенные мосты – мы не вели себя как влюбленные, не обнимались, не целовались, даже не держались за руки. Я решил, что с этим не нужно спешить, надо дать Вике время понять, что она чувствует ко мне, хочет ли, чтобы наше общение продолжалось и дальше. Что до меня, то моя крепнущая симпатия к Вике хоть и включала в себя чисто телесную тягу, но отнюдь ею не исчерпывалась. Собственно, эта самая тяга вообще была не более чем фоном всего остального, фоном, к которому мы и не пытались пока что приближаться. Те, кто твердят, что в основе отношений между мужчиной и женщиной всегда лежит секс, – несчастные люди, которые ничего не знают о настоящей жизни. Секс – это пусть и важная, но лишь небольшая часть взаимоотношений между любящими людьми. Как говорила героиня какой-то книги, любовь стоит на сексе, как дом на фундаменте, но живу я в доме, а не в фундаменте. А другой персонаж – уже не книжный, а киношный – написал: «Счастье – это когда тебя понимают». Подписываюсь под каждым словом. Это и впрямь чудо, когда рядом с тобой вдруг оказывается человек, которому не нужны длинные объяснения, который смотрит на жизнь примерно так же, как и ты. А Вика оказалась именно таким человеком. И меньше всего я хотел бы потерять ее из-за собственной нетерпеливости.

После того как мы налюбовались разводящимися мостами, Вика призналась:

– Только сейчас поняла, что просто падаю с ног!.. Давай вернемся в гостиницу, а? Как думаешь, метро еще работает?

Я еле уговорил ее взять машину. Вика буквально упала на сиденье и даже не настаивала на том, чтобы заплатить водителю пополам.

Не сомневаюсь, что и в своем номере, в который она в конце концов добралась, Вика тут же рухнула на кровать и уснула без задних ног. Признаюсь, я сам поступил так же. День был длинный, ничего не скажешь. Я тоже сразу отрубился, напрочь забыв и о факсе от Артема, и о том, что попросил Гвира позвонить мне по возвращении. И потому был очень удивлен, когда в половине десятого меня разбудил телефонный звонок.

– Я не понял, ше за кипеж? – строго вопросил незнакомый мужской голос. – Какой еще грек-шпек, с какого берега ты до нас приплыл, щастье мое внезапное?

Мне понадобилось время, чтобы сообразить:

а) где я нахожусь,

б) что происходит и

в) с кем это я разговариваю.

Но могу гордиться собой – на все это ушло всего несколько секунд.

– Здравствуйте, Борис Маркович, – отвечал я. – Я тоже рад вас слышать. Надеюсь, вы помните Угрюмого, царство ему небесное?

– А ше, он уже таки все? – удивился Гвир. – Ой-вэй, как жаль, мир его праху… Но что ж ви таки сразу не упомянули за общего друга? Думаете, ше я сам себе екстрасенс Маньковский и читаю мысли телепатией?

При упоминании Маньковского меня аж передернуло:

– Я, между прочим, представился вашей секретарше, – напомнил я. – И не виноват, что если она неправильно интерпретировала полученную информацию.

– Та ше вы с нее хотите, оно же ж ребенок, – примирительно сообщил Гвир. – У ее светлой головке мысли надолго не задерживаются, и вообще она ей нужна не для думанья, а штоби личико носить и кучеряшки навивать. Эстетическое украшение моего офиса в здесь. А ви до нас туристическим проездом или, не дай боже, по делу?

– И то и другое, – уклончиво отвечал я. – Можно с вами увидеться, Борис Маркович?

– Та я вас умоляю, просто дядя Боря, – тут же откликнулся он. – Конечно, добро пожаловать ко мне в палаццо. Со вчерашнего вчера я торчу у себе, как тополь на той Плющихе, и два дня еще никуда не денусь. Берите свою персону и несите сюда. Ви в каком отеле якорь кинули?

– В «Октябрьской», – сообщил я. – И я с дамой, так что…

– Я уже счастлив, а когда ви сподобитесь? – перебил Гвир, который все время, казалось, куда-то торопился, быть может, старался впихнуть в единицу времени рекордное количество слов. – Адрес, где я держу турфирму, ви таки знаете или?

– Биржевой переулок? – уточнил я, на что в трубке утвердительно гмыкнули. – Ничего, если мы приедем часа через два?

– Значит, у полдень, – подсчитал он. – Сами не найдете, так что буду ждать вас на углу набережной и Биржевой линии. Встречу без хлеба и соли, зато со всем своим расположением наперевес.

К счастью, будить Вику не пришлось, она уже не только проснулась и встала, но и была уже почти готова к выходу. Так что мы даже успели позавтракать, после чего выдвинулись в путь.

– Хоть скажи, куда мы идем, – попросила Вика, когда мы уже покинули здание гостиницы.

– К очередной ходячей картине, – ответил я. – Некоему Борису Марковичу Иогансону, владельцу туристического агентства «Весь мир».

– Вот прямо так скромно – «Весь мир»? – засмеялась Вика. – Ты говорил с ним? И что он из себя представляет?

– «Представляет» как раз очень точное слово, – засмеялся и я. – Такое чувство, что он действительно все время представляет, как в театре. Так старательно играет «настоящего одессита», что здорово с этим перебарщивает.

– Или так вжился в роль, что уже не может из нее выйти, – предположила Вика.

Борис Маркович оказался кругловатым, крепко сбитым мужчиной где-то около шестидесяти, очень невысокого роста: на полголовы ниже Вики и на целую голову – меня. Аккуратная курчавая бородка и не менее кучерявые волосы имели настолько яркий рыжеватый оттенок, что я усомнился в естественности его происхождения. Гвир носил элегантные очки с полукруглыми линзами и все время улыбался хитроватой ироничной улыбочкой, даже скорее усмешечкой. Руку он жал уверенно и крепко, а Вике поклонился – слегка, но довольно церемонно. Соблюдал стиль. Если бы мне понадобилось описать Гвира в двух словах, я, пожалуй, выбрал бы «ироничность» и «элегантность». Если Рэмбрандт был одет подчеркнуто строго: скучный классический костюм и белоснежная рубашка с неброским, как у профессионального дипломата, галстуком, то Иогансон, похоже, стремился к стилю ради стиля. Плащ, который он именовал макинтошем, сиял диковатой для дождливого Питера белизной. «Простые» синие джинсы выглядели не столько штанами, сколько вызовом в духе «да, такой вот я независимый». От коричневых кожаных ботинок (готов был спорить, что он сам называл их не иначе как штиблетами) за километр веяло настоящей итальянской ручной работой. Мягкая серая шляпа, как ни странно, вовсе не диссонировала с джинсами и клетчатой рубахой из тонкой и, насколько я мог судить, очень недешевой шерсти. Перстень-печатку украшали три черных камня – уж и не знаю, каких.