Мое злое сердце - Вульф Дорн

От администратора за стойкой, чей телефон звонил без остановки, мне удалось выяснить между двумя звонками, что Дэвид все еще лежит в палате интенсивной терапии. Женщина тотчас отвернулась от меня и подняла трубку, чтобы ответить на следующий звонок, а я поднялась на третий этаж. Дверь отделения интенсивной терапии была закрыта, стрелка на матовом стекле указывала на звонок. Я позвонила и стала ждать.

Вскоре мне открыла высокая медсестра с темными волосами, заплетенными в длинную косу. На ее бейджике значилось «Рамона», и я нашла, что имя ей очень подходит. Она была древесно-песочного цвета, который гармонировал с запахом ее дезодоранта. В одной руке сестра держала папку с какими-то бумагами, на шнурке висела шариковая ручка.

– Привет, – сказала медсестра, улыбнувшись. – Могу чем-нибудь помочь?

– Я хотела бы посетить Дэвида Шиллера.

Рамона поймала болтавшуюся ручку и закрепила ее на папке.

– Ты его родственница?

Я замотала головой.

– Мне жаль, но доступ разрешен только родственникам и совершеннолетним. – Сестра посмотрела на меня сочувственно. – Увы, я не могу делать исключения. Ты его подружка?

– Да, – ответила я. В конце концов, я ведь была подругой Дэвида, хоть и не в том смысле, в каком предполагала Рамона.

– Ты хочешь узнать о его самочувствии? – спросила она понимающе.

– Он все еще без сознания?

Сестра огляделась по сторонам и понизила голос:

– Послушай, я не имею права сообщать тебе подобные сведения. Но я понимаю, каково тебе сейчас. Дэвид все еще в искусственной коме. Большего, к сожалению, сказать не могу. Мы должны провести некоторые обследования.

Тут картинка начала расплываться у меня перед глазами: взгляд затуманили слезы.

– Он умрет?

– Нет, что ты. – Рамона достала из своего кармана пачку бумажных платков и протянула мне. – Он в любом случае выкарабкается. А возможно, ему даже повезет и все обойдется без последствий.

Я достала один платочек из пачки и высморкалась.

– А если не повезет?

– Об этом ты не должна думать. Держи за него кулачки. Он сейчас в этом очень нуждается.

– Подождите! – крикнула я вслед уходящей сестре. – Могу я еще кое о чем спросить?

– Спрашивай.

– В вашем отделении лежит еще одна пациентка, фрау Норд. Она наша соседка, я хорошо знаю ее семью. Ее сын сказал, что у нее плохи дела. Неужели она не выживет?

Рамона вздохнула, отводя от лица выбившуюся из косы прядку.

– Пойми меня правильно, но тут я тебе действительно ничего не могу сказать. Ты можешь спросить у своих соседей, как обстоят дела.

– Хорошо, так и сделаю.

– Но могу дать тебе совет, – сказала сестра, посмотрев на меня серьезным взглядом, – лучше этого не делай. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да, понимаю.

Я хотела поблагодарить ее, но сестра уже скрылась за стеклянной дверью. В расстроенных чувствах я пошла к выходу, думая о дикторе радио и сегодняшнем утре. Наверное, он часто ошибается. Известие о поправляющейся собаке – единственная хорошая новость за этот день. Значит, мама Юлиана при смерти, а Дэвид может навсегда остаться инвалидом. В моей старой школе учился мальчик, считавший особым шиком кататься на мотоцикле без шлема – его он вешал на руль. После произошедшего с ним несчастного случая мы долго о нем ничего не слышали. Он тоже лежал в отделении интенсивной терапии в искусственной коме. Через некоторое время нам сообщили, что самостоятельно он сможет лишь дышать.

Слезы снова выступили у меня на глазах, и я стерла их бумажным платком Рамоны. Поэтому не сразу заметила мужчину, направлявшегося прямо ко мне. Это был Бернд Шиллер.

– Ты! – крикнул он. В его разноцветных глазах полыхала ярость. – Что тебе тут надо?!

Я была слишком ошеломлена, чтобы хоть что-то сказать в ответ, да и отец Дэвида не оставил мне никакого шанса.

– Зачем ты это сделала?! – зарычал он. Его голос звучал еще резче, чем когда он запрещал прыгать в бассейн мальчику в красных плавках. – Что тебя заставило, черт возьми, проломить череп моему сыну?

– Но я вовсе не… – Мне не удалось договорить.

– Я даже дал тебе еще один шанс, ты, чокнутая!

Он схватил меня за руку и потащил к лестнице. Я закричала, испугавшись, что он сейчас столкнет меня вниз, но Шиллер отпустил меня. И снова посмотрел на меня с ненавистью.

– Проваливай, и чтобы я тебя никогда больше не видел рядом с моим сыном! Ты поняла меня? Иначе я тебя прикончу!

Я дрожала – отчасти от его безмерной ярости, отчасти от своей беспомощности и злости.

– Вы ошибаетесь, – сказала я, хотя понимала, что он меня не слышит. – Я ничего не сделала Дэвиду! Там, в подвале, был кто-то другой и…

– Таких, как ты, надо запирать, – заявил он, – и выбрасывать ключ подальше. Навсегда!

Затем он скрылся за стеклянной дверью, оставив меня стоять у лестницы, а рядом со мной снова выросла девушка с глазами насекомого.

«Почему ты не скажешь им, что ты сделала?» – произнесла она угрожающим тоном. Я повернулась и в ужасе кинулась со всех ног подальше от больницы. Обратно в город я мчалась на велосипеде, как безумная, преследуемая голосом чудовищной девушки в моей голове: «Скажи им, наконец! Ты же знаешь ответ!»

К Франку Норду я зашла, дрожа как осиновый лист. С трудом мне удалось удержать обеими руками стакан с водой, который он мне дал. Немного воды все же пролилось на джинсы, и мне пришлось снова достать бумажные платочки, подаренные медсестрой. Прошло некоторое время, прежде чем я овладела собой и смогла говорить. Я хотела высказать все, что накопилось у меня на душе. Все. Даже то, о чем раньше умалчивала, – о моих галлюцинациях, об обвинениях Бернда Шиллера, совпавших с обвинениями полицейского, выбившего почву у меня из-под ног. Я ничего не собиралась скрывать. По-другому просто не смогла бы. Иначе я выглядела бы как конченый фрик.

Я даже немного гордилась собой. Года полтора назад встреча с Берндом Шиллером полностью вывела бы меня из строя. Возможно, в том, что все вокруг считают тебя сумасшедшим, даже есть свое преимущество. Каждый раз тебя словно бьют в солнечное сплетение, но ты раз от разу воспринимаешь это все менее болезненно. Как боксер, привыкающий держать удар. Отец Дэвида своим обвинением сделал мне очень больно. Конечно, он переживает за Дэвида, но все же…

Когда я наконец все рассказала, Франк Норд некоторое время молчал, уставившись в никуда. Он сидел, опираясь на спинку кресла, нога на ногу, а подбородок опустил на переплетенные пальцы рук, образовавших со столом треугольник. Только сейчас мне бросилось в глаза, что он одет полностью в черное, а приветствие его прозвучало слишком официально. Мне вспомнилась сестра Рамона. «Лучше не спрашивай его об этом». Я понимала, что доктору и самому сейчас нелегко – он вот-вот потеряет жену. Но мне все равно пришлось излить ему свои мысли.