Столетнее проклятие - Шэна Эйби

Вот еще, глупости какие! С чего бы это ей станут указывать, как одеваться? Не рабыня же она, в конце концов!

— Забери все наряды, — неожиданно для себя сказала вслух Авалон. — Забери и продай. За них дадут хорошую цену.

Маркус изогнул бровь, выпрямился, обхватив руками колени.

— Как бы мне ни хотелось увидеть тебя вовсе без одежды, продавать ее я не стану.

Авалон крепко сжала губы, притворяясь, что услышала только половину сказанного.

— Отчего же нет? У меня есть что надеть.

— Во-первых, это не так уж необходимо. Ты отдала нам много рубинов и жемчуга.

Авалон пожала плечами и перевела взгляд на речку, извилисто струившуюся к непроглядно черному озеру.

— Значит, вот почему ты послала за своими сундуками?

— Разумеется! — отрезала она. — Не могла же я впрямую просить Брайса, чтобы он вернул мне мои драгоценности.

Маркус помолчал, свыкаясь с этой мыслью, но так и не отвел взгляда от лица Авалон. В конце концов ей стало не по себе. Она встала, отряхнула с подола хлебные крошки и отошла к обрушенному окну. За спиной ее прозвучал голос Маркуса:

— Итак, теперь мне нужно ломать голову, что еще придумает моя нареченная. Ты что же, полагаешь, что спасла клан? Ты хотела обойти и проклятие, и легенду. Ты решила, что, отдав драгоценности, исполнишь все свои обязательства перед Савером.

Примерно так Авалон и считала, только почему-то сейчас эта идея уже не казалась ей такой замечательной. Да кто он такой, чтобы умалять ее поступки? Как смеет он говорить так насмешливо, если все, чего хотела Авалон, — помочь ему и его сородичам?

— Но ведь ты же не станешь спорить, что теперь вам будет легче пережить зиму? — отозвалась она. — И весной у вас будет зерно для посева, будет скот. Не понимаю, зачем еще я тебе нужна.

— В самом деле не понимаешь? Не думаю.

Авалон прикусила губу, осознав свою ошибку, но Маркус, словно и не заметив этого, продолжал:

— Мне кажется, Авалон, что ты прекрасно все понимаешь — и как ты нужна всем нам, и как нужна мне.

Девушка порывисто обернулась к нему:

— Я понимаю только одно: теперь вы сможете пережить зиму, а если не будете расточительны, то скоро разбогатеете. Таков мой подарок, и на твоем месте я бы не стала от него отказываться.

Маркус стремительно, одним гибким движением встал — и оказался чересчур близко.

— Я и не говорил, что отказываюсь.

— Превосходно. Значит, нам больше не о чем спорить.

В глазах Маркуса стоял все тот же зимний холод.

— Теперь ты собираешься подыскать для себя подходящий монастырь?

Этого Авалон как раз и не хотела делать. Едва Маркус произнес слово «монастырь», как она отчетливо поняла, что монашеская жизнь ее пугает. Бесконечные унылые дни, наполненные повседневными делами, затворничество, одиночество — и так до конца жизни. Раньше эта участь казалась Авалон вполне сносной, особенно после суматошной и суетной жизни в Лондоне.

Но то было раньше. Теперь же, когда перед ней стоял этот человек — такой сильный и уверенный в себе, такой невозможно красивый, что она боялась посмотреть ему в лицо, — одна мысль о монашестве казалась Авалон невыносимой. И все же ничего другого ей не остается.

— Меня ничто не остановит, — сказала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали достаточно веско для них обоих. — В монастыре меня ждет душевный мир и покой.

— А я думал, что мы уже достаточно поговорили об этом, — вкрадчиво отозвался Маркус.

Ему оказалось так легко притянуть ее к себе и поцеловать. Довольно было лишь протянуть руку, а ей и отступать-то было некуда. Поцелуй Маркуса был нежным и в то же время властным. Авалон прерывисто вздохнула, переводя дыхание. Он крепче стиснул ее в объятьях, жадно впился в ее мягкие, чуть приоткрытые губы.

Страсть обожгла ее, точно молния. Она сама не заметила, как обвила руками его шею, теснее прильнула к нему, всей плотью ощущая жар его сильного тела. И снова мир исчез, ничего больше не было, кроме этих горячих, безжалостных поцелуев.

— Авалон, — прошептал Маркус, не отрываясь от ее губ, — Авалон, я не хочу спорить с тобой…

Ему и не нужно с ней спорить, поняла вдруг Авалон, потому что он победил, потому что она не в силах остановить его, оторваться от пьянящей сладости его губ…

— Уходи! — выдохнула она, из последних сил борясь с искушением.

— Не могу, — беззвучно прошептал Маркус. — Не могу…

И он вдруг опустился на траву, не размыкая объятий, увлекая Авалон за собой, и небо закружилось над ними, словно хмельное.

Запрокинув голову, Авалон смотрела в его потемневшие глаза, задыхалась от сладкой тяжести его властного тела. Стало ясно, что она не может, не хочет больше сопротивляться неизбежному.

— Останься, — прошептал Маркус, горячим дыханием касаясь ее приоткрытых, податливых губ. — Останься со мною… суженая.

«Я люблю тебя», — услышала Авалон и не знала, были то его мысли или же жаркий шепот химеры.

И вдруг все кончилось. Маркус замер, словно прислушиваясь к далекому голосу, и лицо его заледенело. Разжав объятья, он медленно выпрямился. Авалон села в траве, не зная, что ей делать с подступившими к горлу рыданиями.

Маркус посмотрел на нее, и в глазах его мелькнула странная боль.

— Пора ужинать, — сказал он тихо и помог ей подняться, но больше уже не смотрел на нее. — Пойдем.

Масло в лампе почти иссякло. Огонек фитиля так шипел и плевался, что Авалон никак не могла разобрать корявую запись в счетной книге.

— Семь чистокровок от… ангела? — вслух прочла она.

— Думаю, миледи, что там написано «от Ангуса».

Элен наклонилась над плечом Авалон и, сдвинув брови, перечитала выцветшую строчку.

— Само собой, — торопливо добавила она, — я могу ошибаться.

— Нет, ты, конечно, права. — Авалон откинулась на спинку кресла и смежила глаза, не в силах больше выносить тускло-желтый свет.

Авалон сама выбрала Элен, чтобы подготовить ее на роль управительницы Савера. Элен была жена одного из солдат Маркуса. После того представления, которое Авалон устроила в замковом дворе, никто не посмел оспорить ее выбор на эту желанную для каждого должность.

Элен была умна, сообразительна и с охотой взялась за новое для нее дело. Обладая хорошим чутьем, она все схватывала на лету, а кроме того, как оказалось, без труда складывала и вычитала в уме большие числа. Никто другой не годился в управительницы больше, чем она. Когда Авалон объявила Маркусу свой выбор, тот лишь согласно кивнул, заявив, что, по его мнению, Авалон знает, что делает.

Семь чистокровок от ангела!.. Видел бы ее сейчас Маркус, скрюченную над грудой бумаг, с покрасневшими глазами и головной болью…