Столетнее проклятие - Шэна Эйби

— Нет!.. — охнула Авалон, но ее никто не услышал.

«Это не пророчество, не легенда — просто самые обыкновенные драгоценности!..» Она не сразу поняла, что кричит это мысленно, а не вслух.

Волны радости и ликования омывали ее, едва не сводя с ума. Вот явилась предсказанная невеста и принесла с собой процветание, покончила со столетней нуждой, теперь Савер наконец станет прежним!

Люди бросились к Авалон, припадали к ее ногам, целовали край ее платья. Женщины рыдали. Авалон безуспешно пыталась их утихомирить, поднять на ноги.

— Да нет же, нет! — растерянно твердила она. — Легенда тут ни при чем!

И опять никто ее не слушал. Дрожащими руками они собирали бесценные дары и один за другим передавали их Маркусу. Он вначале отказывался, качал головой, но скоро вынужден был сдаться, и в руках его все росла блистающая груда золота и драгоценных камней. И все равно Авалон ясно видела, что ему этого мало.

Химера покивала, соглашаясь с ее мыслями.

Авалон хотела совсем не этого. Она мечтала подорвать их веру, доказать этим людям, что они нуждаются не в древних преданиях, а в самой обыкновенной, земной помощи. Они же ловко вплели ее намерения в паутину своей легенды — и этим сразили Авалон так же быстро и безжалостно, как когда-то сбивал ее с ног Ян Маклохлен.

Прижав ладони к пылающим щекам, Авалон посмотрела на Маркуса. Да, теперь он улыбался, потому что наконец понял, что она задумала, и торжествовал, глядя, как ее поступок только укрепил веру клана в легенду Кинкардинов.

Пройдя мимо ликующих горцев, Авалон вынула из сундука третье платье и плащ, в который были зашиты золотые монеты.

Улыбаясь, Маркус смотрел, как она идет к нему.

В эту минуту он больше, чем когда-либо, походил на языческого бога, который спустился на землю, чтобы раздать смертным свои дары.

Авалон остановилась перед ним и хладнокровно выдержала его торжествующий взгляд.

— Возьми и это, — сказала она и бросила к ногам Маркуса плащ и платье, а сверху положила кинжал.

«Мало!» — захохотала химера. И Маркус улыбнулся шире, словно слышал этот бесплотный смех.

— Вот, — сказал он, — первые дары нашей невесты.

В кухне было пусто. Все, должно быть, еще на замковом дворе, поют хвалу своей нелепой легенде, и Маркус стоит среди них, держа в руках драгоценную груду, купаясь в лучах восторга и поклонения.

Вот пускай он и будет их спасителем! Он такой же, как все, суеверный упрямый дурак!

Авалон отыскала кусок сыра и краюху хлеба. Что ж, с нее хватит. Прихватив добычу, она пробралась к развалинам бывшей кордегардии, которые давно уже заросли высокой травой и чертополохом, а в остатках провалившейся крыши гнездились птицы. Они встретили Авалон переливчатыми трелями.

Присев на квадратный камень, рухнувший со стены, Авалон принялась за еду.

Плечо у нее, считай, выздоровело, даже после сегодняшних занятий почти не напоминало о себе. Ребра больше не нужно стягивать тугой повязкой. Очень скоро она будет совершенно здорова. Значит, когда вернутся папские посланники, у нее не останется повода задерживаться в Савере.

И что же тогда? Авалон вздохнула. Судьба ее, казавшаяся когда-то определенной раз и навсегда, теперь стала зыбкой и неясной, как туман. Что хорошо для нее, что дурно — ничего уже не поймешь. Но стоит только вспомнить, что ее все сильнее влечет к лэрду Кинкардину, и зыбкий туман сменяется пугающей ясностью.

«Глупости», — одернула себя Авалон. Влечет ее к Маркусу — и что с того? Нельзя поддаваться этому влечению, иначе она до конца своих дней останется в Савере. А она этого совсем не хочет. Так ведь?

Конечно, так! Если она останется здесь, то навеки распростится со своей свободой, станет рабыней легенды. То-то посмеется над ней в пламени чистилища недоброй памяти Хэнок! Она, Авалон, станет тем, чем он хотел ее сделать, — безликой куклой, творением суеверной сказки. Все ее существование потеряет смысл.

К тому же если она останется в Савере, то никогда уже не сможет отомстить Брайсу. Если Маркус узнает, что Брайс подкупил пиктов, он ни за что не позволит Авалон мстить самой, а ведь это — ее долг.

Нет, она должна уехать. Но если это случится, она никогда больше не увидит Маркуса Кинкардина. Отчего-то при этой мысли Авалон охватывало отчаяние.

Одна из птиц рискнула подобраться к ней поближе, наклонила головку, косясь на Авалон блестящим черным глазом.

Авалон отломила кусочек хлеба, бросила птице. Та испуганно отпрянула, но тут же замерла и настороженными прыжками двинулась к добыче.

— Я тебя не обижу, — не шевелясь, сказала вслух Авалон. — Ну же, возьми хлеб, он твой.

Птица ринулась вперед, ухватила клювом хлеб и тут же поспешно взмыла в воздух.

— Что, миледи, людей тебе недостаточно? Ты решила облагодетельствовать и птиц Савера?

Маркус появился так неожиданно, словно его вызвали из небытия мысли Авалон. Он стоял в дверном проеме бывшей комнаты, и тень его, накрывая заросли травы и чертополоха, лежала у самых ног Авалон.

— А я думала, что ты все еще пересчитываешь мои подарки, — отозвалась девушка, откусив сыру.

— Уже сосчитал.

Он шагнул вперед, осторожно ступая меж колючих кустов чертополоха.

— Знаешь, Авалон, я обнаружил занятный способ отыскивать тебя. Нужно только выбрать самое уединенное местечко — и, пожалуйста, готово.

— Надо же, как удобно, — ядовито заметила она.

— И еще как! — согласился Маркус. — Мне гораздо спокойней живется, когда я знаю, где тебя можно найти.

Он уселся напротив, на заросший травой камень. Слева от него высились остатки стены. В проеме бывшего окна виднелись живописные холмы, извилистая речка, впадавшая в круглое озерцо.

Авалон хотела продолжить трапезу, не обращая внимания на Маркуса, но это оказалось невозможно, хотя он и молчал. Его глаза так пристально следили за каждым ее движением, что Авалон в который раз почудилось, будто Маркус стремится прочитать ее самые сокровенные мысли.

— Тебе что-то нужно от меня, милорд? — спросила Авалон, со вздохом отложив еду.

Глаза Маркуса чуть заметно потемнели, губы дрогнули.

— Нужно, — подтвердил он вполголоса.

Намек был чересчур прозрачный. Авалон поспешно опустила голову, чтобы скрыть покрасневшее лицо.

— Что же ты, Авалон, будешь делать теперь с остальной своей одеждой? — В тихом голосе Маркуса все так же явственно звучали чувственные нотки. — Станешь носить ее вместо тартана?

Об этом Авалон еще не думала. Когда она сказала посланникам, что не хочет носить все время один только тартан, это была лишь уловка, призванная послужить ее тайной цели. И только теперь Авалон поняла: то, что она захотела получить назад свою прежнюю одежду, могут счесть желанием отвергнуть клан Кинкардинов. А уж этого она ни в коем случае не хотела.