Волчий паспорт - Евгений Евтушенко

– Но поступление информации, разумеется, должно начаться еще на суше, – добавил он и попытался располагающе улыбнуться. – Все как в издательстве. Вы представляете рукопись, а мы под нее выдаем аванс.

В поскучневших глазах моего собеседника все-таки появилось хотя и ленивое, но любопытство – как я среагирую на прямую покупку.

Я сыграл скрытое разочарование слишком скромной оценкой моего согласия, взяв взаймы с лица собеседника немножко скуки. Я как бы начал деликатно торговаться, намекающе нарисовав лицевыми мускулами выжидание надбавки за патриотическую готовность информировать Родину о грозящих ей опасностях.

Мой собеседник не без профессионального удовольствия засек, что я, оказывается, не так просто «купился», как он брезгливо предполагал. Он снова, кажется, заинтересовался мной, ибо, судя по всему, принадлежал к тем котам, которые любят играть лишь с мышкой, старающейся выкарабкаться из их лап. Попавшись на мой актерский этюд и подозревая, что я могу ускользнуть, он накинул цену, испытующе проворачивая во мне голубовато-стальные сверла.

– У вас есть такая красноречивая строка: «А куда я тебя понесу?» Да, молодым людям порой негде любить друг друга. Отдельные квартиры у нас многие получают только к старости, да и то не всегда… А ведь вы поэт и, судя по стихам, человек влюбчивый… Мы вам могли бы время от времени давать номер в гостинице «Центральная», кстати, рядышком с актерским рестораном. В этом номере вы бы чувствовали себя свободно: и посочинять бы там могли, и поразвлечься. Что это за молодость, если нечего будет вспомнить. Мы боремся с развратом, но ведь разврат и ханжество – это две стороны…

– …одной и той же медали, – подхватил я, доверительно, как единомышленник.

Я изобразил в глазах искорки восторга, якобы предвкушая мои скромные оргии в этой гостинице, где волшебный ключ от отдельного номера мне вручал сам Комитет государственной безопасности – единственное в стране учреждение, сострадальчески решившее раз и навсегда мой мучительный вопрос под кодом: «А куда я их всех понесу?»

– А что я должен буду делать? – разыгрывая откровенность уже почти купленного с потрохами осведомителя-интеллектуала, спросил я.

Мой собеседник, только что так неосмотрительно заложивший своих литинститутских стукачей, продолжал неосторожно раскрывать карты в полной уверенности, что сделка уже состоялась:

– Прежде всего – постоянная информация о настроениях писателей, а также ученых, студентов, с которыми вы тесно связаны. Есть и конкретное дело. В ближайшие дни в Москве откроется Всемирный фестиваль молодежи. Пора, конечно, демонтировать железный занавес. Но… на металлолом его еще рановато сдавать. Приедет сразу столько иностранцев, сколько не было в СССР за последние лет тридцать. Кто свое прогрессивное сердце привезет, – он при этом усмехнулся, – кто – сифилис, кто – литературишку пакостную. Мы не против оттепели, но не за слякоть. Чем больше свободы, тем нужно больше контроля за свободой. Нельзя же историю пускать на самотек. Кто станет заниматься всеми гостями фестиваля – черненькими, желтенькими, коричневенькими, серо-буро-малиновыми? Среди них будут молодые писатели из капстран. Займитесь ими. Походите с ними по ресторанам, поболтайте по душам. Нас интересует то, что они думают. Как говорил Маяковский: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым». Кстати, и представительские мы вам выдадим. На шампанское. Вы, кажется, предпочитаете именно этот напиток?

– Откуда вы знаете? – сыграл я застенчивое простодушие.

– Ну, кое-что нам все-таки полагается знать, – тяжеловато отшутился он, явно считая, что дело в шляпе, и уже меня не уважая. Он деловито ускорил темп развития событий, с нарочитой подчеркнутостью взглянув на ручные часы. – Значит, так. Для взаимного удобства вы получите новое имя и, когда будете выходить на связь, соответственно и называйтесь. С вами сконтактируются. – Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Его голубовато-стальные сверла перестали работать. Он был уверен в том, что просверлил меня насквозь. Руки он не протянул.

Я тоже встал и тоже не протянул руки. Но я понял, что слегка заигрался в поддавки и пора перевернуть шахматную доску, пока меня не загнали в угол.

– Извините, у меня только один вопрос, – сказал я, по инерции еще смирнехонько.

– Ну… – почуяв что-то неладное, вздрогнули и напряглись хрящеватые крылья его носа.

– Новое имя, которое вы мне хотите дать, это что – кличка?

– Ну зачем так грубо, – пожал он плечами, стараясь развеять мои опасения теплой дружеской улыбкой, но улыбка опять не состоялась – она не пробилась сквозь внезапно оледенившую его лицо догадку о собственной непростительной осечке. – Это, если хотите, профессиональный код, вид пароля.

– Нет, это кличка, – сказал я. – Самая настоящая кличка. А я человек впечатлительный. Я могу рехнуться и забыть, какое мое имя настоящее и под каким я должен вам звонить, а под каким – писать стихи. Кроме всего прочего, я совершенно не умею хранить тайн. Я – человек с плаката: «Болтун – находка для шпиона». Какой из меня шпион.

– Мы – разведчики, а не шпионы, – мрачно попытался остановить столь неожиданное развитие событий мой собеседник, ввинчивая голубовато-стальные сверла уже не в меня, поскольку запоздало понял, что в этом нет смысла, а в пол.

– Извините, – поправился я. – Боюсь, я настолько возгоржусь вашим доверием, что буду на каждом перекрестке триумфально колотить чекистским мечом в чекистский щит, оповещая о своей секретной миссии все человечество. Я себя знаю. Скромность – увы! – не принадлежит к числу моих неисправимых недостатков…

– Ну, в скромности мы вас никогда не подозревали… – пробурчал он раздраженно, но пытаясь пошутить.

– За ваше доверие, конечно, спасибо. Но вынужден отказаться, потому что боюсь быть не на уровне ваших… – Я запнулся, подбирая слово, и, кажется, выкрутился: – Ваших высоких требований. Добавлю только одно: обидели вы меня, ох как обидели…

– Это чем же? – не поднимая глаз от досады, что его провел мальчишка-рифмоплет, угрюмовато спросил он.

– Неужели за спасение Родины от опасностей надо платить круизными поездками, номерами в гостинице, деньгами на шампанское? Неужели уже нет людей, готовых спасать Родину бесплатно? – уже всерьез спросил я.

Теперь ему не удалась не только улыбка, но даже усмешка. Он ответил невеселым многоступенчатым вздохом, как ни странно чем-то похожим на вздох бывшего сталинградского футболиста, давшего мне точную тренерскую установку на игру с командой КГБ. Судя по этому вздоху, моему собеседнику тоже нелегко жилось. Он понял, что я, хотя и заигрался, все-таки выиграл, и, когда поднял свои голубовато-стальные сверла от пола, в них проглядывало нечто похожее на досадливое уважение. Он сообразил, что дальнейшие уговоры бессмысленны.

– Подпишите обязательство о неразглашении нашего разговора, – сухо сказал он.

Я подписал, ибо не догадывался, что это можно и не подписывать.

Когда я уходил, он неожиданно протянул мне руку. Он больше злился на себя, чем на меня. Он силился улыбнуться. Но улыбка у него опять не получилась.