Я Кирпич - О'Санчес

Опять затрепетала Букач, однако же теперь чуточку на иной манер, как бы не выкручивается из ладони моей, а наоборот, поудобнее устраивается. Блин, наглая такая, ведь я еще ничего на ее счет не решил… А она, похоже, почувствовала, что уже решил… в ее пользу… Что ж, ей виднее.

– Букач, я не угрожаю больше, но все-таки тебе следует понимать меня и мои резоны, и как можно с меньшими паузами отвечать на мои прямые вопросы. Мне очень хочется немедленно и подальше свалить из этого странного места, от всех этих липучек и умертвий, но пока я с тобой не разберусь – считаю это преждевременным. Я промок и склонен злиться. А люди, когда злятся или промокши, или когда за бабло бьются, они без колебаний ладьями и ферзями жертвуют, людьми и животными, не то что Букачами. Понятно? Итак: что с горшком, типа туалетом, сортиром, отхожим местом для тебя? Что тебе надобно? Чем тебя, к примеру кормить, поить? Считаю до трех… Знаешь, что такое – отхожее место?

– Нет, о Великий, отхожее место нам не надобно, ты даже и не думай! Я знаю про него, да мне без надобности. Не надобно, потому – я от тебя маной попитаюсь, коли дозволишь.

– То есть, не понял? Что значит – от меня? Как та крыса пить меня собралась? Вместо кофия и мартини с вермутом?

– Нет, о Великий! Пощади! – Опять ужасом дрожит Букач, опять верещит, аж уши ломит. – Не пить, а это… ну… как бы греться буду… как зверь на солнышке. Погрелась – и сыта! Не убивай, о Великий!

Не убивай ее, угу… Не убиваю, даже диалог веду, внутренне прикидывая, нужна ли мне такая сожительница… очень даже сомнительная… и визгливая… и кусачая. Опа, точно: у меня же еще и Дэви есть, тоже та еще девочка! Это что – это мне теперь гарем из монстров содержать предстоит? Милое дело! И как они между собой поладят, интересно знать? И вообще… Мысли, мысли, мысли мои обрывочные…

Вот, я, пользуясь каждой свободной секундой, жую мочало философских размышлений на тему: псих я, или жертва магических флюктуаций природы, в то время как было бы достаточно обратиться в любой третейский суд, к любому прохожему за разъяснениями: из ста – сто десять подтвердят авторитетно, что я чокнулся! И я сам нисколечко бы в том не сомневался, доведись мне судить все эти слова и поступки – но не свои, а постороннего истца… Зато к себе, к своим умственным способностям-возможностям я куда как либеральнее настроен! – Хрен с тобой, Букач. Дарую тебе жизнь возле меня и… с местом что-нибудь придумаем, с пищей. Будешь допекать – выкину к чертям собачьим. Ясно?

– Да, о Великий! О, как я хвалю тебя! Я тебе отслужу!

– Тэк-с… Полезай в сумку. Не мокро там? Поместишься? О, ты уже! Стоп, повернись к наушникам задом, а ко мне передом! Чем ты мне собираешься отслужить? Что ты умеешь? Не вылезай, оттуда отвечай.

Из глубины планшетной сумки мургают в меня красноватенькие глаза-бусинки, клюв-хобот наружу высунулся – опять задрожала Букач.

– Все что пожелаешь, о Великий! Все, что велишь!

– А что ты умеешь? Вот, конкретно? Можешь по воздуху меня домой домчать?

– Нет, о Великий! Не учена тому.

– Погоду предсказывать, предупреждать об опасности?

– Нет, о Великий. Не знаю. Про опасность скажу, коли почую.

– Невидимостью меня окутать, клады искать да подсказывать… что там еще… девиц привораживать, их мысли читать?

– Не учена, не гневайся!

Угу. С Дэви – и с той больше толку во сто крат, хотя и она… Ладно, разберемся.

– Стоп! Едало-сосало твое из сумки торчит – люди тебя видят?

– Простецы – нет. Остальные могут.

– Остальные – это кто?

– Блазни, заложные, мары…

– Еще бы знать, кто это такие… Позже обсудим. А голос? А голос твой… простецы могут слышать?

– Могут. Звери – нет, а люди – да.

– Тогда спрячь рыльце поглубже, пока до дому не дойдем. Вылезать и каркать – только по моей команде! Иначе удавлю! Понятно?

– Да, о Великий! Как ты добр! Но мары-то меня и в торбе увидят. Но их тут нет. Блазней такоже нет, никого нет нынеча, всех ты давеча разогнал, о Великий!

А ведь правильно Букач проскрипела: простые люди, вроде меня – одно, зато продвинутая городская нечисть – это, должно быть, совсем иное… Хотя… Я видимо, тоже теперь не такой уж простой людь, раз у меня дополнительное зрение открылось и способности гонять да убивать нечистую силу.

Мысли мои, обрывочные и ущербные, медленно ворочаются, в отличие от эмоций: покуда я эту додумал, ноги меня уже к выходу принесли, мы с Букач уже на середине Третьего Елагина моста, где однажды, съезжая на роликах, я железные ворота лбом едва не снес… Заставляю себя притормозить, благо не на колесах, вообще останавливаюсь – и вытягиваю перед собою руки.

Ладони как ладони, красноватые, широкие, девушки уверяют, что теплые и мягкие… Пальцы как пальцы, у артистов они поизящнее, не такие мужицкие… ногти подпилить пора… А голубоватого сияния, которое на них налипло полчаса назад, нету. Чисто, пусто. Куда оно делось? Впиталось в меня, рассеялось по воздуху?

И вдруг опять случилось чудо, из разряда тех, к которым мало-помалу я стал не то чтобы привыкать, но приноравливаться: напряг зрение внутреннее, напряг волю, напряг пальцы – оп-па! – в правой руке опять голубоватое свечение в виде короткого меча… либо длинного кинжала… Струится, колышется… нет в этом свечении твердости стальной. А еще поднапрягся… Укрепился мечик, выпрямился. Даже сам себе я не способен объяснить толком, какую часть своего Я требуется мобилизовать, сгруппировать, скоординировать, чтобы стало что-то этакое чудесатенькое получаться… Это как ушами шевелить: сам научился, а кому-то другому передать накопленные умения – ну никак, слов таких нет в умственном багаже.

Почему именно меч-нож-кинжал? Я переключил внимание на левую руку: там тоже клинок вырос… а на правой исчез…

– Букач, высунь рыльце. Ты видишь – что у меня на левой руке? Магию видишь?

– Да, о Великий, не убивай меня!

– Ну что ты сразу хныкать? Никто не собирается… покамест… Что ты видишь?

– Пырялку.

– Блин! Сказано же: не дрожи. Просто я экспериментирую.

Тут я спохватился, зыркнул по сторонам – нет, абсолютно никому нет никакого дела до того, что чувак руками машет и сам с собой разговаривает. Раньше в людных местах на это больше обращали внимание, а теперь каждый пятый при мобильной гарнитуре, им, типа, лень трубку возле уха держать, вот и ходят по улице, разговаривают вслух не пойми с кем.

Пырялку она видит. Нуте-с, нуте-с… А если так? – я зачем-то набрал в легкие побольше воздуху и яростно вперился вытаращенным взглядом в обе растопыренные ладони. Если я и колдовал – то дикарски… наобум, не имея ни малейшего представления о том, как это делать. Просто пожелал, чтобы у меня когти на руках появились вместо гладиуса или томагавка – и они появились, выросли, точно такие же, как у Фредди Крюгера! Длинные, острые на вид, полный десяток – по числу пальцев – и полупрозрачные, голубого оттенка.