Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

В самом конце 1970-х, работая в Спорткомитете СССР в отделе велосипедного спорта, я довольно близко познакомился с Леонидом Васильевичем Тягачевым. Он тогда только-только закончил горнолыжную карьеру, привез из-за границы призовой «Ситроен», расписанный в цвета всех возможных рекламных брендов и просил содействия Сергея Павловича Павлова в оформлении машины в ГАИ, поскольку по тем временам это была та еще кутерьма.

Когда в 2001-м Виталий Георгиевич Смирнов передавал Тягачеву бразды правления в Олимпийском комитете России, ему в узком, разумеется, кругу был задан вопрос: «Почему Тягачев?»

Смирнов тогда сказал замечательную фразу: мол, время сейчас сами знаете какое, а Леонид Васильевич кроме всего прочего гораздо лучше меня ходит по кабинетам власти.

Это действительно было так и остается по нынешнюю пору. Леонид Васильевич всегда был феноменально контактным человеком, умел мгновенно завязывать и выстраивать отношения на любом из этажей власти, одновременно вовлекая в свой вид спорта самых различных людей вплоть, как известно, до президента нашей страны.

У нас с Тягачевым был один общий друг Алексей Алексеевич Лихачев, начальником которого в Московском обкоме партии был управляющий делами Вадим Григорьевич Чубаров. С ним в свою очередь дружил Петр Степанович Богданов. Леня сумел всех их активно вовлечь в горнолыжный спорт: вытаскивал к себе в Деденево, откуда он родом, и где впоследствии создал свою горнолыжную школу, экипировал, ставил на склон, учил кататься, в общем, в любой компании все крутилось вокруг него.

В 1983-м, когда Тягачев занимал пост главного тренера советской горнолыжной сборной и был настолько успешен, что признавался лучшим тренером мира, с ним как-то случилась большая неприятность. После одной из поездок команды за рубеж в Спорткомитет пришла официальная бумага о том, что Тягачев нарушил таможенный режим.

Что именно там на таможне произошло, я, честно признаться, не знаю по сей день. Подозреваю, что была какая-то ерунда типа лишней пары джинсов или чего-то еще. Но по всем тогдашним понятиям Тягачева конечно же должны были достаточно сурово наказать — вплоть до того, что снять со всех занимаемых постов и сделать невыездным. Председателем Спорткомитета тогда уже был Марат Владимирович Грамов, у которого я работал заместителем, он пригласил меня в свой кабинет и спросил:

— Что будем делать с Тягачевым?

В то время у нас только-только сменилась спортивная власть в Узбекистане, к руководству тамошним Спорткомитетом пришел хороший специалист и совершенно замечательный человек — Мирзаолим Ибрагимов. Как раз в то время он приехал в командировку в Москву по каким-то своим делам, мы встретились, обсудили в числе прочего ситуацию с Тягачевым. Заодно выяснилось, что второй секретарь ЦК компартии Узбекистана Леонид Иванович Греков прекрасно Тягачева знал — катался одно время у него на горных лыжах. Желание вытащить Леню из той истории было у нас очень сильным: все понимали, что дело не стоит выеденного яйца, но жизнь человеку эта ерунда может сломать навсегда.

Грамову я тогда сказал:

— Давайте отправим Тягачева в Узбекистан? Выделим ставку, пусть поработает тренером годик-другой. А в Москве за это время все утихнет.

Грамов вытаращил глаза:

— Тягачева? В Узбекистан? Там же горных лыж нет. Какие вообще там могут быть лыжи?

Я же продолжал гнуть свою линию:

— Вот и замечательно, что нет. Отправим Тягачева — горные лыжи появятся. Снег он где-нибудь в предгорьях найдет, подъемники поставит. Чтобы Леня — да не сделал?

Так оно кстати потом и получилось. Я вызвал к себе Тягачева, объяснил ему ситуацию, и он поехал в Узбекистан.

Потом эта вынужденная «ссылка» сослужила ему немалую службу. Благодаря горным лыжам, он попал в тот самый мир Востока, куда очень неохотно во все времена впускали чужих: сначала стал тренером узбекской сборной, потом параллельно с этой работой занял пост советника по спорту, туризму и отдыху, а в 1985-м вернулся в Москву и сразу возглавил федерацию горнолыжного спорта. Он действительно был человеком горнолыжного полета — находился в гигантском слаломе и скоростном спуске одновременно.

Особенно я зауважал Тягачева тогда, когда после проигранной в Ванкувере зимней Олимпиады Леонид Васильевич подал в отставку.

В ноябре 2009-го, когда уже вовсю шла подготовка к перевыборам президента ОКР, я, понимая, что переназначение на подобный пост должно быть согласовано на самых «верхах» российской власти, спросил Леню, получил ли он «добро». Он тогда сказал, что «добро» получил, но если результат Игр в Ванкувере окажется неудовлетворительным, тогда скорее всего пост придется оставить.

Ванкувер мы, как известно, проиграли, после чего Тягачев сложил с себя полномочия президента ОКР, не дожидаясь, пока решение примет кто-то сверху и не рассчитывая на то, что может быть удастся уцелеть.

Еще одним очень ценным качеством Леонида Васильевича было то, что находясь много лет на высшем руководящем посту в олимпийском комитете, он постоянно искал способы как-то продвинуть спорт, окружить его полезными для дела влиятельными людьми, при этом всегда помогал людям, когда имел такую возможность. И никогда не сделал никому ничего плохого.

* * *

Общаясь в те годы с Тягачевым, я очень часто думал о том, что настоящая ценность товарищества заключается в умении протянуть человеку руку в тяжелый для него момент. Когда нужно всего лишь чуть-чуть поддержать, подставить плечо, не оставлять человека наедине с его проблемами. У меня в жизни было немало ситуаций, когда плечо подставлял я, возможно поэтому, когда поддержка понадобилась мне самому, рядом оказались люди, искренне готовые помочь.

Себя я всегда считал достаточно устойчивым к жизненным невзгодам человеком. Возможно этому в немалой степени способствовало мое велосипедное прошлое. Много раз замечал: люди, которые выполняют большой объем физической работы, вкладывают в достижение результата больше труда, нежели остальные, более стойки внутренне, их не так просто выбить из жизненной колеи даже тогда, когда бьют с особой жестокостью. Я переживал такие ситуации трижды. Первый раз в 1992-м, когда разогнали «Динамо», а сам я в одночасье стал никем. Второй раз почву из под ног у меня вышиб уход из Спорткомитета в 1994-м и разрыв отношений со Смирновым и Тарпищевым. Третьим ударом стала история с «Рослотто».

Никаких накоплений у меня не имелось. Была семья, которую я как-то должен был кормить. И я пошел по кругу своих знакомых — авторитетных деловых людей, с которыми по жизни у меня установились хорошие контакты, причем не по спортивной линии. По спортивной я мог разве что пойти обивать пороги олимпийского комитета, а учитывая наши отношения с Виталием Георгиевичем Смирновым понимал, что никакой взаимной «любви» у нас не получится, в каком бы качестве я под его началом ни работал.

Как раз тогда я получил совершенно неожиданное предложение — поработать в представительстве фирмы «Мерседес», которое базировалось на месте тренировочного хоккейного катка в ЦСКА. Предыдущий кандидат на эту вакансию по каким-то своим соображениям от нее отказался и тут подвернулся я.