Три судьбы - Олег Юрьевич Рой

«Может, и нет, – подумал он, – может, и не стоит себя накручивать». Скорее всего, ничего такого ужасного Мия и не планировала. Но зерно сомнений в его голове уже поселилось. Как он будет гулять с ней по волшебной предрождественской Праге, подозревая, что эта сказочная принцесса меж тем строит свои коварные планы? Подозрение отравило его мысли, испортило их, как знаменитая ложка дегтя портит бочку меда: вот только что было много-много острой, терпкой, густой сладости и вдруг прекрасный жидкий янтарь стал гадкой вонючей жижей. Так случается во сне: умилительный в своей прелести, пахнущий мягкой шерсткой и теплым молоком котенок в следующее мгновение оказывается крысой! Мерзкой и – да, вонючей.

Только сейчас это был не сон.

Ведь Ульянка – ближайшая ее подруга! Как можно ближайшую подругу – к психиатрам?!

Он даже себе не хотел признаваться, что дело не в психиатрах.

Просто ему вдруг расхотелось гулять со сказочной принцессой по волшебной предрождественской Праге. С этой сказочной принцессой. Вот в чем штука.

Гест ни разу не задавался вопросом, любит ли он Мию. Вот про Лелю он когда-то думал именно так: люблю. Но это было давным-давно. Любовь – просто слово, а играть словами он с тех пор выучился так виртуозно, что смотрел на них свысока. Огонь, который зажигает внутри женщина (и Леля, и Мия, и все остальные), он ведь разный. Глупо называть его одним и тем же словом. С Мией он словно возвращался к себе давнему. Молодому, бесшабашному, уверенному, что мир готов дать ему все. Только умей взять. Что чувствовала Мия? Он даже не задумывался. Зачем? Она ведь рядом, чего еще?

Задумывался лишь – надолго ли? Предполагал, что да. Может, год, может, два, может, даже и пять лет. А получилось – одна осень. Что ж, значит, так. И уж точно он не станет ни о чем жалеть. Волшебная сказка никуда не делась, она – вокруг, только и ждет, чтобы обнять неожиданно теплым дуновением, взъерошить волосы, подмигнуть из зеркала ближайшей витрины, появиться из-за следующего угла…

* * *

К концу января предновогодняя вера в волшебные перемены не то чтобы поблекла, но улыбаться, заворачивая за угол – вдруг там она? – и всматриваться в зеркала витрин – не выглянет ли из-за плеча? – Гест почти перестал.

Он почти выиграл войну с Бондом, пусть бандиту о том было пока неведомо, пьянящий восторг победы уже будоражил кровь. Так случалось и раньше. Ему ли не знать. Гест всегда жил, чтобы побеждать, – иначе вообще зачем все? Но победа – дама капризная, на логику ей плевать. Ты всех обогнал, преодолел все препятствия, поразил все мишени – а она только тенью мелькнула: скучный ты, не стану я тебя целовать. А бывает: сделал пустяк вроде, мелкий договор подписал на средней руки переговорах или, совсем смешно, автобус, отходящий от остановки, догнал, а победа уже в твоей крови, бурлит, искрится – лети! И ты летишь, задевая макушкой звезды и хохоча от восторга!

Может, дело в том, что он давным-давно не бегал за автобусами? Он и за поездами-то не бегал. Может, пора? Рвануться, раздирая обжигающим воздухом легкие, домчаться, ухватиться за поручни последнего вагона, привалиться к подрагивающей стенке – и глядеть насмешливо на убегающие назад рельсы, на исчезающие в туманной перспективе крыши города, из которого ты все-таки вырвался! А они там пусть как хотят! Пусть ковыряют скучные огородики, пересказывают скучные сплетни, уныло любят своих унылых женщин – а ты несешься в постукивающем, погромыхивающем вагоне, на который все-таки успел! И твоя волшебная сказка будет ехать вместе с тобой. Поглядывать сквозь невесомый пар над густым коричневым чаем (стакан непременно в серебряном подстаканнике!), показывать вдруг в окно – смотри, какое смешное дерево! – подремывать, привалившись к твоему плечу. А ты не сможешь заснуть от непереносимо острого счастья – я всех вас сделал! И поезд будет ехать долго-долго! Не то к неправдоподобно синему морю, не то прямо в небо!

Гесту стало часто сниться, что он опаздывает на поезд. Путает платформы и вокзалы, не может найти билет или чемодан – хотя зачем ему чемодан, поезд важнее! Но он почему-то ищет этот проклятый чемодан по всем углам, задает вопросы неприветливым полицейским, а они задерживают его, и он теперь точно, точно не успеет к обозначенному в билете сроку! И билет – господи, да где же этот билет?! Как же теперь?!

Такие сны означали, что он просто устал от череды нужных – но таких бесконечных! – дел. Потому и беспокоится по любому поводу. А если поводов для беспокойства нет, начинает их выдумывать.

Реорганизация собственности на компанию в сочетании с измененной логистикой поставок выглядела надежно. И все-таки… Что, если Бонд упрется, требуя все переиграть назад? Подумаешь, швейцарский фонд! Толковый юрист в документах о передаче права собственности откопает мелочи, неоспоримо указывающие, что фактически решающий голос все равно сохраняется за бывшим владельцем компании.

И если Бонд действительно такой упертый… Страшно представить, что он может предпринять, разозлившись – как же, почти проглоченная добыча норовит улизнуть! а вот я тебя!

Платон в Англии, до него не очень-то доберешься, хотя тоже как посмотреть. С матерью, Лелей и Ульяной и «дальностью» себя не успокоишь. Приставить ко всей семье жесточайшую охрану? Против снайпера или взрывника (если Бонда не волнуют «лишние» жертвы – а они его не волнуют) охрана не то чтобы бессильна, но недостаточно эффективна. Дроны опять же стали более чем доступны: хочешь – стреляй с них, хочешь – взрывное устройство подтаскивай. Дешево и сердито. Не убережешься. Вывезти всех так, чтоб и концов не найти? Но всех – не получится, мать точно упрется. Да и глупо как-то. Проще одного спрятать, чем целую семью.

Как сказал Игорь: «что, если наследников не будет вовсе?» Наследников! Наследство бывает только после чьей-то смерти! Хотя бы юридической.

Идея о неожиданно упавшей на голову сосульке становилась все более и более привлекательной. Гест сейчас очень хорошо понимал того неведомого топ-менеджера, подавшегося в дауншифтеры. Он ему почти завидовал. Имеет же он, Гест, право на отпуск. Длинный-длинный отпуск. Быть может, даже бесконечный…

Леля рассказывала как-то об императоре Александре Павловиче, который якобы скончался в Таганроге, но на самом деле инсценировал свою смерть и стал знаменитым сибирским старцем-отшельником Федором Кузьмичом.

Перспектива посвятить себя посту и молитвам Геста, конечно, не привлекала, но ведь главное – принцип. Ему и документы