Промысел Господень. Летописи крови - Евгений Таранцев

— Они вообще другие.

— Расскажи мне о них.

— С удовольствием, но как-нибудь в другой раз. У меня еще масса дел.

— Ты будешь говорить с Хантом?

— Да, собирался.

— Возьми меня с собой.

— Но…

— Пожалуйста.

— Ладно, но при одном условии. Ты будешь видеть и слышать нас, находясь за зеркальным стеклом. Только так.

— Хорошо.

— Тогда пойдем.

Терцио направляется к двери. Тут же останавливается и оборачивается.

— Я так и не объяснил тебе смысл своей истории.

— Не надо, я и так все поняла.

— Не думаю. Ты слишком молода. Вера в силу каинитов в тебе еще трудно пошатнуть, но знай, что и у нас есть пределы доступного. Никогда мы не могли позволить себе быть беспечными и принижать способности своих врагов. Но в разное время мы терпели поражения, природа которых коренится в нашей самонадеянности.

— То же самое говорит отец.

— Он знает цену своим словам. Наша мудрость выращена на нашей собственной крови. Сейчас мы должны быть максимально осторожны и собранны. Война, развязанная Яном, не игрушка. И цена поражения равна цене наших жизней.

— Все слишком серьезно для меня.

— Тогда старайся не вмешиваться.

— Я знаю только то, что кое-что происходит, мне трудно это объяснить. Кажется, я сама не до конца осознаю это. Но есть нечто важное, что трудно сказать, но на что я не могу закрыть глаза. Этот каинит что-то знает… мне надо с ним поговорить.

— Все после, Александра, всему свое время.

8

Ванна, до краев наполненная горячей водой. Растительный ароматизатор, минеральная соль, придающая воде особую мягкость. Тонизирующий бальзам-шампунь. Аквамассажер, настроенный на случайную смену давления в струе. Анальгетики и антидепрессанты в ядерном коктейле «Агнец». Вот она, картина абсолютного расслабления и покоя. Рукотворная нирвана.

Ватек лежит в воде, только лицо выставлено на поверхность. Подводные микровихри, создаваемые акустическими вибраторами, приятно массируют тело, выдавливая из него усталость. Горечь напитка приятно щекочет нёбо.

Глаза Ватека закрыты. Уши ловят каждую ноту рассеянного амбиента, кружащегося над его головой. Его рука поднимается из воды, легким жестом стряхивает с себя воду и пену. Тянется к сигарете.

Легкие вдыхают табачный дым с шоколадным привкусом. По телу пробегает волна наслаждения.

Тут в дверь стучат.

— Значит, он хочет говорить только со мной?

— Да. Я сделал все, что было в моих силах. Он молчит.

— У тебя есть запись дознания?

— Конечно.

— Я хотел бы посмотреть ее сперва.

Терцио кивает. В кабинете Ватека есть все необходимое оборудование. Голографический проектор с углом обзора 360 градусов и автофокусом, синхронизированным с взглядом зрителя. Ридер оптических и мнемодисков. Система объемного позиционирования звука.

Терцио достает из внутреннего кармана пластиковый конверт с мнемодиском. Хотя на самом деле это не диск. А сфера из карбонового сплава диаметром около 2 дюймов. На полюсах сферы расположены оптические элементы, через которые проходит луч голопроектора.

Вот диск вставлен в ридаут, освещение кабинета приглушено. В центре помещения проектор формирует полноцветное изображение. Пока считывающее устройство определяет настройки показа, можно заметить, как отдельные лучи лазера хаотично прошивают картинку насквозь, отчего по изображению пробегают волны помех.

Ватек внимательно смотрит запись. Ни один мускул на лице не выдает его мыслей. Это может говорить либо о выдержке Ватека, либо о его безразличии к происходящему.

Кажется, что с потолка что-то капает. Вода, а может быть, кровь. Жидкость собирается на полу в небольшую лужицу. Вокруг очень холодно и сыро. От этой сырости ломит кости и кружится голова.

Дом остался там, далеко за спиной. Терзаемый страхом, я заперся в нем на три дня. Все это время я был в бреду, мое тело разбивал то жар, то озноб. Некому было помочь мне, когда я, стонущий, теряющий сознание, полз к двери и молился о капле крови… или воды. В ответ мне приходило суровое молчание заброшенного подвала.

Три дня, а может, и больше я находился в преддверье небытия, смиренно ожидая, когда смерть избавит меня от мучений. Я устал от миражей, скармливаемых мне бредом. Я слышал, как шепотом потусторонние голоса зовут меня за собой, предлагая переступить грань, отделяющие наш мир от иного.

Потом, когда в мой подвал пробралась случайная мышь, я убил ее и, напившись горькой животной крови, потерял сознание.

После просмотра воцаряется тишина, изредка нарушаемая жужжанием перегружающегося проектора. Когда он отключается, тишину уже ничто не может разрушить.

Кроме людских голосов.

Нас всегда было мало. Группа избранных, мы охраняли нашу историю. Наше общее прошлое. Да, вы не воспринимали нас всерьез, никогда. О, это не мешало нам просто быть. Мы не вмешивались в вашу жизнь и просили, чтобы вы также не трогали нас. Ваше узкое сознание не могло мириться с мыслью, что мироздание может быть многополярным. Вы потребляли людей, игнорировали нас, слушали только Патриархов.

Мы были другими, сырьем, полупродуктом. Еще не каиниты, но уже не люди. Мы ни с кем не хотели воевать, но и особой дружбы ни с кем не искали.

Скажи, Ватек, зачем надо было трогать нас?

— Я не понимаю тебя, ахеронец, объясни.

Слушай, если еще можешь. Слушай, если твоя гордыня все еще позволяет тебе воспринимать чужое мнение. Мы знали правду обо всех вас. Ваше рождение, ваш путь. Мы знали, что люди никогда не победят вас, потому что в отличие от каинитов они разобщены, недальновидны, глупы. В сравнении с ними ваша слепая агрессия ничтожна. На месте каинитов мы бы не были так терпимы.

— Они все лишь пища.

Это сгубит тебя, Ватек. Ты думаешь, что каинитам уготована иная, высшая участь. Но и это не так. Никто из живущих на земле не знает своей судьбы и цели, для которой был рожден. Правда, все ищут, но все лишь блуждают во тьме. И мы вместе с вами топчемся на одном месте. Так сказать, переливаем из пустого в порожнее.

Мы все слепы, Ватек, как новорожденные котята. Никому не доступен высший замысел.

— Ты так говоришь об этом, словно постиг его.

Говорю тебе, это невозможно. К тому же сейчас это уже бессмысленно. Нас нет. «Ахерона» нет. Я умираю. Кровные узы потеряны, а ты знаешь, что это значит. Только один шанс есть у меня. Но мне нужна твоя помощь.