Меморист - М. Дж. Роуз

— Вы хотите сказать, ни одной очевидной ошибки.

Калфус пожал плечами. Люсиан отметил, что австриец постоянно прибегает к этому жесту, и у него мелькнула мысль, не сбрасывает ли он тем самым с себя те сомнения, с которыми все время приходится иметь дело сотрудникам правоохранительных органов.

— Вот вопрос, на который я до сих пор не могу получить удовлетворительный ответ: почему все эти ошибки так бросаются в глаза, когда оглядываешься назад?

— Самокритика? Никак не ожидал встретить это качество у сотрудника американского ФБР.

— На следующем перекрестке налево.

Они умолкли. Доехав до перекрестка, Калфус повернул налево, и они увидели, как в конце квартала черный «Мерседес» сбросил скорость и остановился у тротуара.

Калфус притормозил у дома номер 59: белые отштукатуренные стены и черные ставни; а перед домом номер 83 по Киртхенгассе водитель в форме вышел из машины, открыл заднюю дверь и помог выйти пассажиру.

Входная дверь распахнулась, и навстречу гостю шагнул высокий мужчина с взъерошенными волосами.

— Это Джереми Логан? — спросил Люсиан.

— Да.

Логан обхватил Малахая за плечи, затем вперед шагнула Меер, заключая его в объятия.

Включив передачу, Калфус медленно тронулся в сторону дома номер 83.

— Это дочь Логана, Меер, — объяснил он. — Во время газовой атаки шкатулка с играми была буквально вырвана у нее из рук.

— Художественный салон оборудован камерами видеонаблюдения?

— Мы просмотрели записи, но дыма было столько, что толком ничего рассмотреть не удалось.

Алекс не говорил, пострадала ли девушка во время нападения, но Люсиан не стал повторять вопрос. Он и так стеснялся, что его задал. В этот момент они проехали мимо дома номер 83, и Люсиан смог рассмотреть Меер вблизи. Никаких следов физической травмы у нее не было, но у Гласса сложилось впечатление, что по сравнению с тем, какой он видел молодую женщину в последний раз, она определенно чем-то очень встревожена.

И тут, должно быть, дала себя знать смена часовых поясов: внезапно Люсиан почувствовал такую усталость, какую уже давно не испытывал, проникающую до мозга костей; такую, что от нее нельзя излечиться и за несколько лет. Калфус задал ему какой-то вопрос и ждал ответ, но Гласс понятия не имел, о чем австрийский следователь говорил последние две-три минуты. Наверное, это тоже было следствием смены часовых поясов.

Вена, Австрия

Понедельник, 28 апреля, 20.20

Проводив Малахая в гостиную, Джереми налил вино и рассказал гостю о последних событиях, начиная с нападения в Женеве и заканчивая ограблением в «Доротеуме». Малахай слушал, потягивая вино из хрустального бокала, и молча кивал. Когда Джереми закончил, он обратился к Меер:

— А теперь расскажи ты, что происходило с тобой?

Та заколебалась.

— Совершенно естественно, что после стольких лет неверия ты никак не можешь свыкнуться с мыслью, что все это правда. Но если ты выскажешься, тебе станет легче. Меер, рассказывай все.

Девушка выложила все, в том числе и то, что произошло, когда они с Себастьяном были в мемориальной квартире Бетховена. И то, что произошло на кладбище.

— Ты уже знала, что ту женщину из провалов в прошлое зовут Марго, еще до того как увидела надгробие? — спросил Малахай.

Меер кивнула.

— Муж Марго нашел в Индии эту флейту, а затем умер здесь, — объяснил Джереми.

Ледяные веревки опутывали Меер, тянули ее, увлекая в водоворот. Молодая женщина уронила голову на руки, захлестнутая нахлынувшей скорбью.

— Нет! — воскликнула она. — Каспар жив! Он в Индии. Вот почему я должна достать деньги. Чтобы снарядить экспедицию и найти его.

Она не могла жить без Каспара. Не могла жить без человека, чьего имени не знала до прошлого воскресенья. Ради него она была готова пожертвовать всем, лишь бы его найти, спасти, вернуть домой.

Но тут Меер услышала голос отца, пробивающийся к ней откуда-то издалека.

— Малахай, прекрати! Разве ты не видишь, что с ней происходит?

— Это очень важно, Джереми. Она вспоминает.

— Нет! — гневно повысил голос Логан.

Но Малахай, не обращая внимания на друга, заговорил снова:

— Марго, что происходит?

Сделав усилие, она погрузилась в бездонный мрак, пытаясь найти ответ.

— Флейта у Бетховена, он пытался определить мелодию по узорам, вырезанным на кости.

Даже сквозь покрывало ледяного тумана Меер ощутила изумление. Резные узоры являются ключом к мелодии?

— Ты знаешь, удалось ли Бетховену разгадать мелодию?

И снова наступила темнота. Знакомая темнота, страшнее любых кошмаров. Когда она была маленькой, эта самая темнота окутывала воспоминание, повторявшееся снова и снова: женщина в мужской одежде несется в грозу верхом по лесу, пытаясь уйти от погони. Она слышала дыхание лошади и стук дождя по мокрой шерсти плаща. Но затем образы растворялись во мраке, оставляя ее в море бесконечной печали.

— Марго? — нетерпеливо спросил Малахай.

— Достаточно, Малахай! — решительно произнес Джереми.

Малахай ответил, полуобернувшись к нему:

— Если эта флейта до сих пор существует и если нам удастся подтвердить, что Марго Нидермайер в тот период действительно брала уроки музыки у Бетховена…

— Для этого не обязательно мучить мою дочь. Я могу подтвердить, что в 1814 году Марго действительно занималась у Бетховена. Вернувшись сегодня с кладбища, я обратился к базе данных. Ее имя несколько раз упоминается в письмах композитора.

Холод постепенно отступал, дрожь прекратилась. Меер слушала, как ее отец рассказывает про занятия Марго у Бетховена.

— Ты больше ничего не смог выяснить о ней? — спросил Малахай.

— У меня нет доступа ко всем письмам Бетховена. База данных позволила получить лишь общее представление, но впервые Марго упоминается в письме, датированном сентябрем 1814 года.

То же самое Меер испытывала и в детстве, находясь под постоянным пристальным вниманием отца и Малахая: она чувствовала себя не живым человеком, а любопытным научным фактом. Она встала.

— Я больше не хочу ничего слушать. Мне нужно отдохнуть.

— Ну конечно, — поспешно согласился Малахай. — Нам всем нужно отдохнуть.

Меер услышала в его голосе озабоченность, но также и надежду… надежда присутствовала всегда. Она посмотрела на своего отца. И у него в глазах помимо его воли светилась та же самая надежда.

Понедельник, 28 апреля, 20.50