Седьмая девственница - Виктория Холт

Глаза у нее были совершенно бешеные. Я подумала: «Не будет ли через несколько лет наша леди Сент-Ларнстон ходить танцевать на болота в полнолуние?»

На них лежит проклятье, на этих Деррайзах — проклятье сумасшествия, наложенное тем чудовищем. И Джудит ожидала та же участь.

Горький гнев кипел во мне в тот вечер. Я всегда ненавидела тех, кто унижает меня, а Джудит меня унижала.

Вам бы лучше поостеречься, — сказала она мне.

Она непременно избавится от меня. Сама подберет себе камеристку. Она теперь леди Сент-Ларнстон, и теперь ей незачем сдерживать свои порывы.

Я предложила ей принять успокоительный порошок, из тех, что прописал ей доктор Хилльярд, и, к моему удивлению, она согласилась. Я дала ей лекарство, и его действие — через каких-нибудь десять минут — было очевидно. Гроза миновала; она послушно позволила мне уложить ее в постель.

Я вернулась к себе в комнату и, хотя было уже поздно, сделала испанскую прическу, надев гребень и мантилью. Это всегда меня успокаивало и вошло в привычку. С такой прической я вспомнила бал, и как я танцевала с Кимом, и как он мне сказал, что я очаровательна. А в глубине души я лелеяла мечту, что Ким вернется и увлечется мной. Каким-нибудь чудом он станет владельцем аббатства, и мы поженимся, и будем жить-поживать да добра наживать.

Когда я так сидела у окна, глядя в лунную ночь, мне вновь захотелось выйти к каменному хороводу, но я устала. Я взяла книгу, чтобы успокоиться за чтением, и прилегла на кровати, одетая, потому что мне хотелось оставить в полосах гребень; чтение всегда успокаивало меня; оно напоминало мне, какой длинный путь я прошла, напоминало, что я добилась того, что многие посчитали бы невозможным.

Я все читала и читала, и было уже за полночь, когда я услышала звук крадущихся шагов, направляющихся в мою комнату.

Я вскочила с кровати и задула свечи. Я стояла у двери, когда Джонни открыл ее и вошел.

Это был совсем другой Джонни. Я не знала, почему он изменился, знала только, что никогда его таким не видела. Он был спокоен, серьезен, и была в нем какая-то странная решимость.

— Что вам угодно? — строго спросила я.

Он поднял палец, предупреждая, чтобы я не шумела.

— Убирайтесь, или я закричу, — сказала я ему.

— Я хочу с тобой поговорить. Я должен поговорить с тобой.

— Не желаю с вами разговаривать.

— Ты должна выслушать. Подойди ко мне поближе.

— Не понимаю вас.

Он стоял со мной рядом, и вся его агрессивность исчезла — он был словно умоляющий ребенок. Это было так необычно для Джонни.

— Я на тебе женюсь, — сказал он.

— Что?!

— Я сказал, я на тебе женюсь.

— К чему вы клоните?

Он схватил меня за плечи и потряс.

— Ты знаешь, — сказал он. — Знаешь. Это цена, которую я готов заплатить. Говорю тебе, что женюсь.

— А ваша семья?

— Они поднимут адский шум. Но я говорю: к черту семью! Я женюсь на тебе. Обещаю.

— Не уверена, что я за вас выйду.

— Конечно, выйдешь! Это же то, чего ты ждала. Керенса, я серьезно… никогда не был серьезнее за всю свою жизнь. Я не хочу жениться. Не оберешься неприятностей. Но говорю, что женюсь на тебе.

— Это невозможно.

— Я еду в Плимут.

— Когда?

— Сегодня ночью… Хотя… уже утро. Значит, сегодня утром. Первым же поездом… Я уезжаю в пять. Ты едешь со мной?

— Почему такое поспешное решение?

— Ты сама знаешь. Чего притворяться?

— Я думаю, вы сошли с ума.

— Я тебя всегда хотел. А так это можно сделать. Ты едешь со мной?

— Я вам не верю.

— Мы должны доверять друг другу. Я женюсь на тебе. Я достану разрешение на брак до двадцати одного года. Клянусь!

— Откуда мне знать…

— Слушай. Мы должны быть вместе. Что сделано, то сделано. Я женюсь на тебе, Керенса.

— Мне нужно время подумать.

— Даю тебе срок до четырех утра. Будь готова. Мы уедем. Пойду соберу кое-какие вещи. Ты сделай то же самое. Потом возьмем двуколку до станции… как раз поспеем на поезд.

— Это сумасшествие, — сказала я.

Он привлек меня к себе, и я не могла понять, что было в его объятии; в нем смешались желание, страсть и, пожалуй, ненависть.

— Ты этого хочешь. Я этого хочу.

И он вышел.

Я села у окна. Я думала об унижении сегодняшнего вечера. Я думала, что сбывается моя мечта. Она может сбыться так, как я хотела.

Я не любила Джонни. Но его чувственность затрагивала во мне что-то. Мое предназначение — выйти замуж и рожать детей. Детей, которые будут носить фамилию Сент-Ларнстон.

Моя мечта становилась еще более смелой. У Джастина и Джудит не было детей. Я видела своего сына — юного сэра Джастина. А я — мать наследника аббатства!

Ради этого можно пойти на все. На брак с Джонни, на все.

Я села и написала письмо Меллиоре; и вложила еще одно, которое просила передать бабушке.

Я приняла решение!

И пятичасовым поездом уехала в Плимут.

Джонни сдержал слово, и вскоре я стала миссис Джон Сент-Ларнстон…

Дни, последовавшие за нашим бегством из аббатства, до сих пор кажутся мне каким-то сном; и лишь спустя недели, когда я вернулась в аббатство уже как миссис Сент-Ларнстон и мне понадобились все силы, чтобы бороться за то место, какое я намеревалась занять, жизнь снова обрела реальность.

Я не испытывала страха в тот день, когда мы вернулись, — в душе моей вряд ли нашлось бы место для иного чувства, кроме триумфа. Страх испытывал Джонни — я начинала понимать, что вышла замуж за слабого человека.

Во время того путешествия в Плимут ранним утром я определила свои планы. Я была полна решимости не возвращаться в аббатство, пока не стану миссис Сент-Ларнстон, но вернуться в аббатство намеревалась непременно. Можно было не беспокоиться. Джонни не сделал никаких попыток нарушить обещание; по правде говоря, он, казалось, столь же жаждал этой церемонии, сколь и я, и даже готов был держаться на расстоянии, пока она не свершится. Потом у нас был медовый месяц в Плимутском отеле.

Свой медовый месяц с Джонни я и теперь не особенно люблю вспоминать. Наши отношения были построены исключительно на чувственности. Настоящей любви ни я к нему не испытывала, ни он ко мне. У него было, пожалуй, невольное восхищение моей настойчивостью; временами мне казалось, что он восхищается моей силой духа; но наши отношения были чисто физического свойства, чего в эти первые дни нам хватало в избытке, чтобы не задумываться слишком глубоко о том положении, в которое мы себя поставили.