Халва - Олег Лаврентьев

на все разумные доводы, совесть будет терзать меня, но все равно я не мог отдать такое открытие в их руки. Съезжу в церковь, поставлю свечу за этого несчастного. Знаете, эти сволочи уверили его, что после удаления блямб он станет психически здоров, мда.

– И ваша репутация хирурга тоже пострадает, – вздохнул Эвертс.

Стоун удивленно посмотрел на собеседника.

– А вот об этом, Джек, – спокойно сказал он, – я совсем не думал.

Хакер

Мы сходим со сто двадцать третьей дорожки эскалатора и вступаем на дорожку «С1». С – это супермаркет, первая дорожка – центральная магистраль, по которой въезжают в супермаркет. До площадки «ожидающих» остается тридцать секунд, и Мира крепко жмет мне руку, а я нежно смотрю ей в глаза. Этим взглядом я стараюсь сказать, что люблю ее, что я буду пай-мальчиком, что не сделаю ничего дурного. Я очень стараюсь и надеюсь, что игра мне удается, я неплохой актер, а Миру я действительно люблю. Только вот беда, за двадцать семь лет, что мы прожили вместе, жена меня здорово изучила, и обмануть ее сложно. Находясь рядом со мной, Мира тоже научилась играть и, возможно, сейчас старушка улыбается, а сердце ее плачет. Любящая женщина отдает свою красоту любимому и быстро старится, кто это сказал? Достоевский. Это он про нас. Мира с удовольствием пошла бы в маркет со мной, просто для спокойствия души. На тот случай, если я «сорвусь» вблизи искуса. Но сделать этого она не может – близится день Рождения старушки, а кто же покупает подарок сам себе?

Мира остается на площадке «ожидающих», а я еду дальше. Какое-то время я смотрю назад и машу рукой худой женщине в сером берете, а она машет мне в ответ. А потом ее фигурка пропадает в толпе, я поворачиваю голову, смотрю под ноги на ленту транспортера. С этого мгновения в моем теле работает автомат, определяющий и взвешивающий все мои поступки. Противиться бесполезно, я подчиняюсь своему скрытому я.

С дорожки «С1» я перехожу на дорожку «Обувь», а потом вливаюсь в поток «Мужская». Не останавливаясь, беру с полки черные ботинки сорок третьего размера и еду дальше. На самом верхнем этаже, где куча кафе, и где больше всего народу, я переобуваюсь и вхожу в туалет для персонала. Если принять во внимание тот факт, что служащих на этаже не больше десяти, остальные – машины, шансы встретить здесь кого-то равны практически нулю. Все же я запираю дверь кабинки. Камер слежения в туалете, разумеется, нет, но по привычке я оглядываю стены и потолок, теряя драгоценные секунды. Потом оборачиваюсь к окну из непрозрачного стекла, становлюсь на унитаз и внимательно изучаю крепления. Да, эти автоматические держатели надежны и просты в употреблении. Я ставлю в отверстия датчиков четыре спички, а потом нажимаю на кнопки. Держатели щелкают, и стекло мягко валится мне в руки. Мое лицо обдает струя свежего воздуха. Меня охватывает ЧУВСТВО, стекло едва не падает из рук. Я спускаюсь на пол, и тут слышится скрип двери. Я вторично чуть не выпускаю стекло. Но это автомат-уборщик, пришел подзарядиться энергией, он мне не опасен. Увы, я ошибся.

– Это уборная для обслуживающего персонала, посетителям запрещено им пользоваться, – скрипучим голосом объявил автомат.

Интересно, как он меня распознал, раньше автоматы так не могли. Но сейчас не время об этом думать, нужно думать, как выпутаться. Угу, невнятно говорю я, чтобы по записи не опознали голос.

– Ответ принят как утвердительный, – отвечает автомат и движется к двери.

На всякий случай я еще раз угукаю, но автомат уже не интересуется моей персоной, он зарядился и спешит на работу.

Дверь хлопнула, опасность миновала. Я осторожно ставлю стекло на пол и утираю со лба пот. На ладони и пальцах отпечатался красно-фиолетовый рубец от стекла. Я растираю руки. Потом лезу в окно. Под ним расположена площадка для ремонтных работ, два на два. Я становлюсь на нее, закрываю глаза, вдыхаю воздух… блаженство. Я чувствую дыхание ветра, слышу, как он трясет антенны на стене. Я чувствую вечернюю прохладу, даже морскую соль ощущаю, хотя до моря почти сто километров. Так я стою и «балдею», забыв о времени. Удовлетворив вволю осязание и обоняние, я открываю глаза, и снова гамма чувств. Я вижу звезды, небо, лес! В сумраке проносятся какие-то тени, видимо, летучие мыши. Сердце бешено стучит, кровь несется у меня по жилам с удвоенной скоростью, я пьян этим миром свободы. А под ногами сверкает огнями мой враг – стеклянный купол, ибо супермаркет в верхней части сливается с ним, служа куполу опорой.

Если судить по обилию чувств, то стою я достаточно долго, целый год, но на самом деле прошло не больше пятнадцати минут. Снаружи холодно, у меня мурашки по коже бегают, ведь под куполом постоянная температура: двадцать два с половиной градуса, температура, рекомендуемая врачами. Интересно, знают ли люди, живущие под колпаком, что такое холод? Возможно, есть же профессии, связанные с холодильниками…

Стоял бы я здесь и стоял, но взглянув на часы, вижу: я пробыл на площадке семнадцать минут, пора сматываться. Я аккуратно, не дай бог поцарапаться, влезаю в туалет, ставлю на место стекло, переобуваюсь и выхожу в зал. Потом становлюсь на дорожку, вливаюсь в поток «Женская одежда», «Шерсть». В таком восторженном состоянии я давно не был, из меня прямо рвется энергия, нужно походить по залам, успокоиться. Я прохожу один зал, второй, третий… Постепенно эмоциональный подъем проходит, наступает рецессия, я начинаю жалеть о своем поступке. Зачем я рискую, мне уже сорок девять, а средняя продолжительность жизни у нас пятьдесят пять, мог бы остаток жизни потерпеть, не высовываться. Не ради себя, ради Миры. Что с ней будет, если меня заберут в больницу? Она и так после каждой вылазки смотрит на меня, словно все знает. Впрочем, почему словно? Знает, я в этом уверен. И о сегодняшней вылазке ей тоже станет известно. Не ведаю как, ведь я еще битый час буду лазить по отделам, выбирая ей кофту и пропитываясь кондиционерным воздухом. Может, по блеску в глазах? Точно такой появляется, когда я выпью стаканчик-другой виски. Предательский блеск. Впрочем, когда-то он мне здорово помогал. Из-за него меня и снимали в кино. Сэм так и говорил: «У тебя, парень, блеск в глазах особенный. Ему зритель верит». Хороший человек был Сэм Волдис, хоть и посредственный режиссер. Мне очень нравилось сидеть с ним после съемок за стаканчиком томатного сока – Сэм не употреблял спиртного – и