Философия: Кому она нужна? - Айн Рэнд

Если вы полагаете, что подкрепление – это что-то, за чем следует удовольствие или боль, то вы ошибаетесь, так как на одной из страниц мистер Скиннер заявляет: «Не существует значимой причинной зависимости между подкрепляющим эффектом стимула и чувствами, с ним связанными. …То, что максимизируется или минимизируется, то есть то, что в конечном счете является хорошим или плохим, – это вещи, не чувства, и люди действуют для того, чтобы получить их или избавиться от них не потому, что они чувствуют их так или иначе, а потому, что эти вещи являются положительными или отрицательными подкрепляющими стимулами»[35]. Тогда как или с помощью чего эти «подкрепления» влияют на действия человека? В книге нет ответа.

Единственное социальное различие между положительными и отрицательными «подкреплениями» лежит в том факте, что последние провоцируют «контратаку» или восстание, в то время как первые – нет. Оба являются формами контроля человеческого поведения. «Например, когда-то производительный труд был результатом наказания: раб работал для того, чтобы избежать последствий безделья. Заработная плата иллюстрирует другой принцип: человеку платят тогда, когда он ведет себя определенным образом, и поэтому он продолжает вести себя так»[36].

От этого «комплекса понятий», опускания контекста и неправильно сформулированных определений, мистер Скиннер сначала переходит к утверждению, что рабовладение и выплата зарплат есть «формы контроля», а затем – к невероятной двусмысленности, лежащей в основе остальных логических ошибок книги: все человеческие отношения, каждый случай взаимодействия одного человека с другим, являются формой контроля. Вас «контролирует» продуктовый магазин через дорогу: если бы его там не было, вы бы ходили в другой. Вас контролирует человек, который вас хвалит (похвала – «положительное подкрепление»), и человек, который вас обвиняет (чувство вины – «отрицательное подкрепление»), и так далее.

Здесь Скиннер возрождает старую поговорку о том, что воля – это иллюзия, ведь никто не свободен, если есть причины для конкретных действий, и что подлинная воля состоит в потакании прихотям, беспричинным, необъяснимым, не имеющим оправдания, находящимся в вакууме и свободным от любого соприкосновения с реальностью.

Дальнейший шаг Скиннера очень прост: политическая свобода, говорит он, требует использования «отрицательных подкреплений», то есть наказаний за плохое поведение. Но если вы и так несвободны и находитесь под контролем всех и всегда, почему бы не позволить специалистам контролировать вас научными способами и разработать для вас мир, состоящий исключительно из «положительных подкреплений»?

Что это за мир? Здесь мистер Скиннер, кажется, допускает «оговорку по Фрейду»: он удивительно откровенен. «…[М]ы можем построить мир, в котором нежелательное поведение, подлежащее наказанию, встречается редко или не встречается никогда. Мы уже пытаемся строить такой мир для тех, кто не способен решить проблему наказаний самостоятельно, – для детей, умственно отсталых или душевнобольных, а если бы мы смогли сделать это для всех, то сэкономили бы много времени и труда»[37].

«…[Н]ет причин считать, – говорит он, – что наше движение в направлении создания мира “автоматической доброты” должно быть заторможено»[38]. Вообще нет никаких причин при условии, что вы хотите видеть себя ребенком, умственно отсталым или душевнобольным.

«Достоинство» – странно выбранное мистером Скиннером слово для обозначения «моральной ценности», с которым он разделывается, утверждая, что эта ценность состоит в одобрении со стороны окружающих. Сквозь мешанину примеров, включающих неразделенную любовь, героические поступки и научные (то есть интеллектуальные) достижения, Скиннер стремится убедить нас в следующем: «…неудивительно, что чем меньше мы понимаем поведение, тем больше оно нас восхищает»[39]; «[м]ы восхищаемся другими людьми в той степени, в которой не можем объяснить их поведение»[40]. Он утверждает, что только тщеславие заставляет наших героев цепляться за «достоинство» и сопротивляться «научному» анализу, поскольку, однажды объясненные, эти достижения заслуживают не больше одобрения и доверия, чем чьи-то еще.

Последнее утверждение – это основа, смысл и цель его аргумента; все остальное – набор слов и случайное прикрытие. Есть какая-то скрытая, внутренняя напряженность в стараниях Скиннера подчеркнуть, что людям не надо оказывать доверия за их добродетели и достижения. Поведение творческого гения (термин мой, не Скиннера) определяется «подкрепляющими контингенциями» так же, как поведение преступника, и ни тот ни другой не в силах этому противостоять, и никто из них не должен получать ни одобрения, ни порицания. В отличие от современных детерминистов, мистера Скиннера в первую очередь заботит не избавление от вины, а избавление от доверия.

Такой тип обеспокоенности практически очевиден. Я же нашла удивительным тот факт, что мистер Скиннер добавляет достижения в истоки моральной ценности («достоинства»). Возможно, он и я – единственные теоретики, которые, хоть и с разных моральных полюсов, полностью понимают, как много завязано на этой проблеме.

Скорее всего, ожидается, что такой старательный детерминист, как мистер Скиннер, не связался бы с вопросами морали; но упразднение им разума освобождает его от обеспокоенности противоречиями. Его книга – нормативный трактат, приписывающий действия, которые должны выполняться людьми (даже если у них нет воли), побуждения и мысли, которые те должны принять (даже если этих явлений не существует).

От каузального наблюдения, что «традиции и нравы касаются принятых в группе практик»[41], мистер Скиннер сначала обращается к заявлению, что мораль исключительно социальна, что моральные принципы навязаны через разработанные сообществом подкрепляющие контингенции, «под влиянием которых человек побуждается действовать на благо других»[42], а затем переходит к утверждению, проникшему под видом неоспоримой истины, что мораль состоит в поведении «на благо других». Далее он переходит к следующему поразительному отрывку: «Так, ценность и пригодность подкреплений, используемых другими людьми и организациями, можно поставить под сомнение: “Почему я должен искать восхищения или избегать осуждения со стороны ближних?”, “Что мое – или любое другое – государство может на самом деле мне дать?”, “Может ли церковь действительно определить, буду ли я навеки проклят или благословлен?”, “Что такого восхитительного в деньгах и нужны ли мне все те вещи, которые можно на них купить?”. Почему я должен изучать именно те предметы, которые входят в учебный план колледжа?”. Короче говоря: “Почему я должен действовать «во благо других»?”»[43].