Квадратное время - Павел Дмитриев

«Сплошная коллективизация» накатила через год. Начиналось все достаточно безобидно, даже весело – в середине февраля в село прибыл десант из дюжины столичных комсомольцев. Первым делом они сунулись в полусгоревший дом успевшего удрать за границу помещика, но лишь убедились в полной непригодности строения для жилья. Не удивительно, за десяток лет советской власти половину кирпича из стен сельчане успели растащить «на печки», и забрали бы все, да больно прочной оказалась старая кладка. Кое-как переночевав по избам сердобольных жителей, молодые ребята устроили митинг прямо у церкви, по результатам которого поп со служками был с позором изгнан в неизвестном направлении, а сооружение культа, лишившись креста и колокола, превратилось в комсомольский клуб, по совместительству – общежитие.

Хорошо подвешенный, легкий на обещания язык, обилие агитационных листовок и посулы тракторов с семенами «из самой Москвы» привлекли к записи в колхоз многих. Но скоро дело встало – вникнув в суть предложенной оферты, крепкие мужики пошли в категорический отказ. И началась война. Уговоры сменились на угрозы, для придания веса которым сплотившийся вокруг комсомольцев актив «пустил кровь», то есть раскулачил сразу обоих мельников. Можно сказать, последним даже повезло: к ним отнеслись по-свойски, то есть позволили хоть и за бесценок, но распродать домашнюю утварь, а еще забрать в ссылку не только одежду и деньги, но и все, что влезло в сани.

Увы, оставшегося добра оказалось слишком мало для колхоза, но слишком много для исполнителей. У них появилось сполна продуктов, вещей, самогона, а главное, пришло волшебное чувство безнаказанности. Процесс расчеловечения, иное слово тут подобрать сложно, понесся как лавина с горы, тонкий налет совести и сострадания испарялся из душ как роса с травы солнечным утром. Вчера добрые соседи – сегодня адская банда разбойников и насильников. Согласованные с линией партии лозунги остались только на плакатах, в реальности царило простое правило: «Пей и ешь – всё наше!».

Днем – по ветру летели пух и перья из раздираемых подушек и перин. Ревела скотина и бабы, лаяли собаки, драли глотку пьяные активисты. По ночам полыхали пожары и гремели выстрелы. В огне пропали обе мельницы; бывшие кулацкие, а ныне колхозные подворья горели одно за другим. Сожгли дотла и школу, украшенную еще с зимы свежим кумачовым знаменем. Штукатурка церкви покрылась пулевыми оспинами. Тетка Александры до последнего надеялась, что ее-то точно не тронут, ведь смешно раскулачивать учительницу. Увы, перед тривиальным разбоем логика спасовала. Ближе к весне родители ее учеников дошли до нужной кондиции и, не скрываясь, вынесли из беззащитной избы все подряд, вплоть до кривой кочерги.

Из комсомольцев один погиб от пьяной пули в перестрелке со своими же товарищами, второго насадила на вилы жена шорника. Троих арестовали за грабеж – у кого-то из раскулаченных нашелся свояк в ГПУ. Еще парочка любителей клубнички пошла по этапу за изнасилование. Вероятно, и тут не обошлось без родственного участия, а может, кстати пришлась статья про «головокружение от успехов». Еще один сошел с ума от пережитых душевных страданий, но, вернее, с перепоя. Остальные тихо исчезли вместе с последними колхозными деньгами.

Тут у притихшего актива кончилась горилка, и до некоторых наконец дошла вся глубина перспективы: скота нет почти, лошадей нет совсем, трактора остались обещанием. Зерна пока хватает, начинающее подтаивать мясо не успевают съедать, однако в плуг придется запрягать собственных детей и жен. Да и с образованием как-то неловко получилось…

Запоздалые оправдания не помогли, от пережитых обид тетка слегла, похоже, навсегда. Но надо отдать должное мужеству старой женщины, Александру за собой на тот свет она не потащила. Наоборот, предвидя неизбежный голод, она настойчиво, даже с истерикой выпроводила племянницу «в люди». Вот только кроме напутствия дать ей в дорогу было совершенно нечего, к извинениям сельчан хлеб, к сожалению, не прилагался.

– Вот так я пошла на станцию, – завершила свой рассказ девушка. – Думала солдатика уговорить пропустить на вокзал, но… – она споткнулась в словах, чуть порозовев щеками, – Такие страшные попались, ну прямо квазимоды, и вонючие… никак не смогла. Развернулась и побрела куда глаза глядят, пять дней с того минуло.

– А почему шоколад не взяла?! – удивился я, спешно разрывая обертку все той же злосчастной плитки Nestle. – Держи, но съешь только пару долек, больше тебе пока нельзя! И чаю, чаю с сахаром побольше пей!

Конечно, недельная голодовка по местным меркам «дело житейское», но все же, для городской девочки непонятно и странно. Однако Яков успел удивиться первым:

– На что только надеялась?!

– Уж с жизнью попрощалась, – с поразительной легкостью объяснила Александра. – Все решиться не могла. Только вчера на путях встала, да машинист успел поезд остановить, схватил в охапку, отнес в сторону и отругал по всякому… еще хлеба сунул, без малого осьмушку! Но затем люди из вагонов полезли, один кричать принялся, да так похабно, его друзья держали, но он вырвался, револьвер вытащил, сперва просто размахивал, а потом в меня стрелять стал. Не попал, верно, пьяный.

– Совсем озверели! – успел я вставить пару слов.

Но развить эту богатую на эмоции тему Яков не дал, его интересовала только логика текущего момента:

– Вот из-за тебя-то прошлый состав рельсы и надорвал.

– Наверно, – не стала спорить девушка. – Как крушение произошло, специально вернулась, в последнее чистое переоделась, очень уж наделась попасть в купе к комиссарам, да обязательно чтоб чином повыше.

– Зачем? – не удержался я от тупого вопроса.

– Хоть одного убить, – спокойно пожала плечами молодая девушка, почти ребенок.

Слова завязли у меня в горле. Но Александра только грустно улыбнулась, отправила в рот шоколадные дольки и продолжила:

– А тут ты, как из другого мира совсем… Из прошлого, наверно. Или из-за границы.

Последнее она сказала явно зря. Но Яков вновь опередил меня:

– А если и так?

– Из револьвера стрелять умею, – с неподдельным энтузиазмом и какой-то непостижимой для меня логикой ответила девушка.

– Еще могу повязки накладывать.

– Да неужели? – укоризненно прищурился мой партнер. Однако я отчетливо видел, такой странный ответ ему пришелся по душе.

– А как насчет еды – приготовить? – встрял я, пытаясь перевести тему на что-то более традиционное.

– Нашел проблему, – недовольно фыркнула Александра в ответ.

Не поймешь, на самом деле она в состоянии управляться с кастрюлями или так издевается… Вот если бы она вошла в нашу команду! И ведь какой хороший повод, Яков любит вкусно поесть! Да и я… но тут покуда нет полуфабрикатов и холодильников, процесс готовки супа идет от скручивания головы курице, а паршивая овсянка варится не десять минут из пропаренной и высушенной на фабрике тюри, а несколько часов – из зерна, да еще на идиотском примусе. То есть на кухне нужно работать практически непрерывно, причем с квалификацией, доступной не всякой жене из «интиллихенток».