Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Вот она, я ее тебе возвращаю. – Беатрис достала книжку из сумочки.
– Ну и что скажешь?
– Я тут ни при чем, – ответила она.
– И больше ничего?
– Сомневаюсь, что это правда.
– Но каким идиотом надо быть, чтобы сочинять такой мрак и приписывать самому себе убийства? – поинтересовался я.
– Не знаю, – сказала она.
– Я тоже.
Мы оба некоторое время раздумывали, словно желая добавить что-то еще. Возможно, лучше всего было вообще об этом не говорить.
– Можно мне прочесть то, что ты нашел? – спросила Беатрис.
– Конечно.
Я протянул ей последнюю записную книжку, и она принялась читать, а я смотреть в окно.
– Прости, это невежливо, – произнесла вдруг она. – В смысле, что я стала читать прямо сейчас.
– Ничего страшного, – искренне сказал я. – Я хочу знать твое мнение.
Беатрис дочитала историю Ги Бастида, то и дело морщась.
– Что ты думаешь? – поинтересовался я.
– Бред какой-то.
– Я больше не верю Бабочке. Что-то изменилось. Как ты и сказала, она просто сочиняет.
– Ты прав. Не думай об этом как о серии убийств. Бабочка написала серию рассказов, – произнесла Беатрис задумчиво.
– Довольно жестокая фантазия, – заметил я.
Я показал Беатрис письмо, направившее меня на Джефферсон-Маркет.
– А ты ей и правда здорово нравишься, – сказала она.
– Наверное.
– Не исключаю, что она безумно влюблена в тебя.
– Я нервничаю, когда ты говоришь о ней в настоящем времени.
– Ты мое мнение знаешь, – произнесла Беатрис. – Кстати, а где твой кот?
Я заглянул под стол, потом посмотрел по сторонам.
– Не знаю. Ушел, наверное.
– Сегодня утром я пять минут отчищала кошачью шерсть с платья, вот и подумала о тебе.
– О господи. Да. У Кота довольно длинная шерсть. Она всюду цепляется.
– Его так и зовут – Кот?
– Да.
– Как тривиально, – заметила Беатрис.
Я немного обиделся и уязвлено произнес:
– Это не мой кот. И не мое дело давать ему кличку. Но нужно же как-то его называть…
– А другие видят Кота?
– Надеюсь, что нет. Потому что тогда люди начнут читать чужие мысли, и никуда от них не скроешься. Все равно что ходить голым по улицам. Вполне естественно, но холодно и неуютно.
Выпив по две кружки пива, мы вышли и побрели наугад.
Я вдруг ощутил усталость и голод.
– Хочешь, зайдем куда-нибудь поесть?
– Да, давай.
– Ты знаешь, где можно поесть суши?
Беатрис улыбнулась.
– Пойдем.
Через несколько минут мы пришли в крохотный японский ресторанчик и заказали маки`, суши, сашими и пиво в бутылках.
– Маки всегда наводят меня на мысль о низеньких деревьях и французском Сопротивлении, – поделился я.
– Почему?
– Потому что французские дезертиры и бойцы Сопротивления всегда прятались в таких низеньких лесах, которые называются «маки» – они были очень густые, и никто их там не мог найти, поэтому «уйти в маки» стало значить «уйти в партизаны».
– В каком смысле низенькие? Как брокколи? Как бонсай?
– Нет, примерно три метра в высоту. Или четыре. Не знаю. Я никогда не бывал в маки. Это очень опасно – можно заблудиться, и, наверное, там полно диких кабанов. Маки похожи на джунгли, только деревья небольшие.
– Низенькие, но выше брокколи.
– Да.
– Прекрасно. А то я с трудом представляю, как люди убегают и теряются среди брокколи. И где растут эти леса?
– На юге Франции. Кажется, в районе Авиньона. Я один раз видел их из окна поезда. Они как океан.
Беатрис ненадолго задумалась.
– Я хочу вернуться к дому 15 на Чарлз-стрит, – сказал я.
Выражение ее лица не изменилось.
– Что?
– Я хочу вернуться к дому номер 15 на Чарлз-стрит, – повторил я. – Чтобы поговорить с тем человеком.
– С каким?
– С консьержем. Пойдешь со мной? По-моему, ты хорошо влияешь на окружающих и вносишь ноту позитивного абсурда в любой разговор. С тобой все кажется гораздо менее странным.
– Не могу. Извини. Мне надо домой.
– Ты никогда не остаешься надолго.
– Так живут в Нью-Йорке. Ни одна встреча не длится больше двух часов. Тебе повезло, иногда мы общаемся и по четыре, если я перестаю следить за временем.
– Вы здесь разбиваете день на двухчасовые промежутки?
– Ну, неофициально, но такое уж у меня ощущение. Я бы охотно пообщалась с тобой подольше, но никак не могу.
– Почему?
– Я занята.
– Ну ладно.
Когда мы вышли, Беатрис вновь поцеловала меня в обе щеки.
– Давай созвонимся завтра, – предложила она. – Расскажешь, как дела.
– Хорошо. А ты куда сейчас?
– Туда. – Она указала на другую сторону улицы. – К метро. А Чарлз-стрит вон там. – И Беатрис махнула на восток.
Интересно, она волевым усилием заставляла себя не оборачиваться или же это получилось само собой?…
Когда я вошел в вестибюль дома номер пятнадцать на Чарлз-стрит, консьерж поднял глаза:
– Добрый день.
– Здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь? Я ищу информацию об одном человеке, который тут раньше жил. Вы давно здесь работаете?
– Как фамилия? – спросил консьерж, не отвечая на мой вопрос.
– Сасаки.
– А, мисс Сасаки. – Он смягчился и заметно расслабился. – Она умерла несколько лет назад.
– Да, я знаю…
Откровенно врать мне не хотелось, но в надежде чуть больше расположить к себе консьержа я попытался принять такой вид, как будто ее смерть искренне меня огорчила.
– Не могли бы вы сказать, кто проживает в ее квартире теперь?
– Боюсь, я не вправе давать эти сведения без разрешения, сэр.
– Да, конечно. Но скажите, вы знали девушку, которую воспитывала мисс Сасаки – Томоми Ишикава?
– Да, я знал Бабочку. Вы ее разыскиваете?
– Да, она моя подруга. Она вроде как пропала.
– Может быть, она сама того хотела, поэтому я не знаю, вправе ли рассказывать вам что-либо.