Пять ночей у Фредди. Четвёртый шкаф - Кира Брид-Райсли

– Здесь? – спросила мрачно Чарли и перешагнула через несколько коробок, чтобы подойти ближе.

Она заглянула внутрь: там была маленькая подушка и ничего больше.

– Я просто была внутри? – сказала она как-то разочарованно.

– Ну да. То есть Джен, должно быть, знала о самозванке. Может, она спрятала тебя там перед нашим приходом.

Чарли протянула руку и закрыла сундук.

– Я хочу осмотреться.

– Что мы ищем? – спросил Джон, и она пожала плечами, открывая другой сундук.

– Что-нибудь, – ответила она. – Если здесь есть что-то полезное, то оно найдется. Нам надо знать, с чем мы имеем дело.

Какое-то время они искали в тишине. Коробки не были подписаны, и Чарли беспорядочно открывала их, быстро просматривая те, в которых были документы, и оставляя другие в стороне. В этих последних хранился беспорядочный набор вещей – посуда и столовые приборы, безделушки, которые Чарли помнила с детства, даже старые игрушки. Чарли проглядела коробку с налоговыми декларациями и сложила все назад, не обнаружив ничего интересного. Она потянулась за другой коробкой и увидела, что Джон странно смотрит на нее.

– Что такое? – спросила она.

Он улыбнулся немного печально.

– Ты очень быстро читаешь, – только и сказал он.

– Тебя что, не учили скорочтению? – спросила она и переключила внимание.

Чарли оставила просмотренные коробки и перешла в дальний угол комнаты. Она отодвинула высокую стопку аккуратно сложенных простыней и полотенец и села на ковер, скрестив ноги. Оттуда она даже не видела Джона, хотя слышала, как он шуршит бумагой и бормочет себе под нос. Она оглядела новые ряды коробок, одну за другой, и наконец увидела надпись: Генри, сделанную аккуратным почерком ее тети. Чарли переложила три пальто и еще одну коробку, и нужная оказалась у нее в руках.

Она долго смотрела на буквы. За годы чернила выцвели. Чарли обвела их указательным пальцем, и сердце забилось где-то в горле, как будто хотело выскочить. Папа. Она открыла коробку и увидела, что сверху лежала старая зеленая рубашка в клетку. Фланель износилась до такой степени, что стала мягкой и тонкой как хлопок. Она осторожно взяла ее в руки словно что-то хрупкое, прижала к лицу и вдохнула сквозь ткань. Рубашка пахла пылью и временем, от прикосновения ткани к лицу на глаза навернулись слезы. Она медленно вдохнула и выдохнула, пытаясь сдержать их, и, наконец, успокоилась, хотя какая-то ее часть была готова выть от несправедливости – от того, что нельзя было даже на секунду ухватиться за его призрачное присутствие и оплакать свое горе. Чарли осторожно накинула рубашку на плечи и снова наклонилась над коробкой. В ней лежало много коробок поменьше. В первой оказалась фотография в рамке. Они с Сэмми были сняты младенцами в те далекие драгоценные годы до того, как все было разбито вдребезги. Под фотографией оказался конверт, подписанный рукой отца и адресованный «Дженни». Чарли улыбнулась и покачала головой. Представить не могу, что кто-то звал тетю Джен – «Дженни». Она открыла конверт.

– Чарли? – Джон стоял позади нее.

Она молча передала ему страницы. Он взял их, и она отодвинула коробку, откуда взяла письмо, и посмотрела на следующую. Она была заклеена скотчем, но его клейкая сторона высохла от старости, и края отошли от коробки. Джон шуршал страницами, продолжая чтение. Чарли задрожала, хотя было тепло, продела руки в рукава отцовской рубашки и закатала их до локтей.

– Ты понимаешь, о чем он? – тихо спросил Джон.

Чарли посмотрела на него и покачала головой.

– Подвинься, – сказал он, чуть улыбнувшись, и она подвинулась, освобождая ему место между коробками.