Призраки в горах - Тимур Свиридов

Машина, в которой ехал Олег, была в самой середине автоколонны. Когда спускались по петляющей ленте шоссе в очередную долину, хорошо просматривалась вся транспортная цепочка. Возглавлял ее, задавая темп движению, юркий и быстрый БТР, тускло поблескивающий зелеными броневыми боками и круглой, как надвинутая на лоб шапка, башней с выставленным вперед коротким дулом скорострельной пушки. Иногда становились видны открытые люки и в них головы со шлемами. За бронетранспортером сноровисто катили «Уралы» и «КамАЗы» – тяжелые длинные сигары их кузовов с грузами были закрыты выгоревшими на солнце брезентовыми чехлами. Сзади, следом за вездеходами, в одном из которых ехал Олег, по серпантину дороги скользили шесть «КамАЗов», груженных связками длинных черных труб, и машина техобслуживания, грузовик с фанерным коробом над кузовом, выкрашенным в защитную зеленую краску. Последними шли две боевые машины пехоты. Вся колонна целиком, словно изогнутая гибкая гусеница, становилась видна только тогда, когда машина Олега оказывалась внизу очередной долины. Встречный горячий воздух, несущий запахи терпковатого горного сухотравья и солоноватой пыли, обдувал загорелые мальчишеские лица солдат, трепал расстегнутые вороты курток. Сидеть на деревянных скамьях было жестковато, на ухабах автомат тяжело бил по ногам. Но ребята вокруг, сидящие плотными рядками, казалось, не замечали этих неудобств, из их молодых луженых глоток, побеждая посвисты ветра, вырывалось мощное:

Через две, через две зимы,

Через две, через две весны,

Отслужу, отслужу как надо

И вернусь!..

Олег, теперь уже сержант Бестужев, сидел во втором ряду, положив руки на автомат. Он, наверняка, был точно таким же, как и окружающие его парни, – запыленным, обветренным, обожженным до кирпичной красноты немилосердным азиатским солнцем. Он так же, как и остальные, делал короткие полные вдохи и широко открывал рот, но не слышал собственного голоса. От этого казалось, что Олег, несмотря на все свои усилия, не участвует в общем хоре. И вдруг с грустью подумал, что и не нужно бы ему петь эту песню со всеми.

Прямо перед ним возвышалась квадратная спина и загорелый кирпичный затылок прапорщика Пикаржевского. Рядом – локти и плечи товарищей и в то же время его подчиненных солдат отделения, командиром которого на время следования назначен был он, сержант Бестужев.

Знакомились на ходу. Слева, у самого борта, расположился плечистый кряжистый Роман Курчиненко, неторопливый в движениях и, как отметил Олег, парень с ленцой. Самбист-перворазрядник. На действительную службу призван со второго курса Киевского университета. Роман признался Олегу, что прилагал все усилия, имел даже рекомендательные письма, но армейские бюрократы воспрепятствовали переходу в спортивную роту, смехотворно обосновав свой отказ тем, что в нее берут лишь мастеров. А справа сидел разбитной весельчак, балагур и тоже перворазрядник по боксу Анатолий Волков, токарь с завода «Уралмаш». В матерчатом чехле он вез гитару. С краю, с бережно укутанной снайперской винтовкой, ехал смуглый парень по имени Поль. С такой заковыристой фамилией, что Олег ее сразу же забыл. Тут же в машине располагались бойцы отделений сержантов Галиева, Павлова и Глебова. Горы незаметно приближались, увеличивались, приобретали рельефность дымно-фиолетовые хребты с белоснежными чалмами на макушках. Где-то там, за этими первыми горами, на главном перевале расположен военный пост. Его отсюда не видно, но он есть, он существует и пристально следит за их продвижением по дороге, ловит чутким ухом радиоантенны сообщения командира, начальника колонны майора Устинова, который находится впереди, в кабине вездехода, рядом с водителем.

Только две,

Только две зимы,

Только две,

Только две весны

Ты в кино,

Ты в кино с другими не ходи!

Песня кончилась сама собой. Солдаты притихли, и стало слышно, как, отражаемый горным эхом, разносится монотонный гул моторов, создавая свой особый, неповторимый хор железных голосов.

– Здорово чешем!

– Да-а, немало уж отмахали.

– А впереди еще сколько! Тут нет железных дорог, одни шоссейки и грунтовые…

– Не открывай Америки, сами лекцию слушали, не спали.

Олег в разговоры не вступал. Не хотелось понапрасну языком молоть. Он невольно – то ли езда в вездеходе укачала, то ли песней навеяло – впал в тягучее задумчивое состояние. Окружающая обстановка куда-то отступила и необыкновенно ясное, словно только что пережитое, возникло воспоминание о той встрече с Маринкой. Перед глазами снова был полумрак ее подъезда, стертые мраморные ступени, которые он перемахивал по три зараз. И вдруг, на очередной площадке, – застывшая в объятии парочка… Олег тогда сразу узнал ее, по волосам и по фигуре, хотя она стояла спиной к нему. Вспомнился ее крик и его ошеломленное состояние, но теперь сцена была какой-то отрешенной, словно смотрел кино про кого-то другого. Он уже не испытывал за обман такой ненависти к ней, как тогда. Было лишь грустно – и все. А потом вспомнилось, как замечательно все было у них с Маринкой, когда они после Нового года пошли в ресторан. Как холодно было тогда, по-настоящему, по-русски снежно. А она оделась как Снегурочка – во все белое, пушистое, теплое. И на раскрасневшемся от мороза лице – счастливая и немного детская улыбка, когда она чуть вопросительно и ожидающе поглядывала на него. На столике перед ними запотевшая охлажденная бутылка шампанского. Олег вожделенно облизнул спекшиеся губы. Но во рту и горле опять был этот неистребимый солоноватый привкус жаркого предгорья.

– Воды тоже не было. Воду, как и продукты, как боеприпасы, как все остальное, доставляли нам по воздуху вертолетами. И даже дрова для печки. Мы ее из камней сложили, – голос у прапорщика ровный, уверенный, отработанный многолетней командирской практикой.

Пикаржевский невольно притягивал к себе внимание необстрелянных солдат, вызывая повышенный интерес к каждому произнесенному им слову, поскольку он уже бывал там, имел личный опыт участия в боях. Местом его службы был Афганистан, там он прожил не один год, отслужил положенное время, остался в армии, получив звание прапорщика. Побывать пришлось в разных переделках. Хлебнул лиха. Но никогда не оступался, мужик крепкий, надежный. Не зря планки на груди – орден Красной Звезды и три боевые солдатские медали. Их не заработаешь ни усердной и прилежной службой в мирных условиях, ни угодливым щелканьем каблуками перед начальством, ими только за мужество и личную храбрость награждают.

– Десантировались мы на ту вершину с вертолетов, – рассказывал прапорщик. – С ходу оседлали главный перевал. Вершина-то господствующая, с нее все подступы к перевалу просматриваются и простреливаются. Сверху все видно, как на ладони. Перед десантом напутствовал нас, салажат необстрелянных, полковник наш: «Запомнитe главное, – говорил он, – значение перевала сейчас первостепенное. Не будет нашего контроля над ним, будет хозяйничать банда Башир-хана, а следовательно, удлинится на многие сотни километров дорога до Кабула, автотранспорту придется ездить в объезд, усложнится помощь молодой республике». И душманы, ушлые черти, тоже понимали значение перевала, особенно той вершины, с которой мы их выбили с ходу первым же броском. Но не успели мы на ней как следует обосноваться, как они тут как тут, полезли в контратаку, попытались вернуть себе утерянное. А вершина плоская такая, вроде крыши афганского дома, и валунов много. Кстати, удобная во всех отношениях для обороны, и мы три дня без передыху отмахали, без сна и отдыха. Половина наших ребят полегла. Трудно было. Правда, вертолетчики нам крепко помогали, без них не удержали бы позицию.