Любовь на всю жизнь - Харвилл Хендрикс

Я [Харвилл] не понаслышке знаю о разрушительной силе подавленных чувств. Первые тридцать три года жизни я страдал от субклинической депрессии, и во многом из-за моего эмоционального онемения распался мой первый брак. Я был подавлен, поскольку не прочувствовал горе и гнев, вызванные смертью родителей. Сейчас я поражаюсь: к шестилетнему возрасту я потерял отца и мать и при этом не испытал никакой душевной боли. Отец умер, когда мне было восемнадцать месяцев, и я не помню этого. Мать скончалась пять лет спустя от внезапного инсульта. Говорят, что я даже не плакал. Помню, как старшие братья и сестры отводили меня в сторонку и хвалили за то, что я такой «сильный мальчик». Следуя наивной детской логике, я возвел этот комплимент в абсолют: «Меня любят, когда я отрицаю свою боль».

Я хорошо усвоил тот урок. В юности я говорил себе, что мне повезло потерять обоих родителей, поскольку благодаря этому я уехал с фермы, поселился в городе с сестрами, получил хорошее образование. В этом мифе была польза: я не ощущал боли одиночества, считал себя «счастливчиком», а не бедным сироткой, и не жаловался на судьбу. Я принимал серьезные не по годам вызовы и в большинстве случаев справлялся. Я шел своим путем.

Однако миновали десятилетия, и подавленное горе разрушило мой первый брак. Отключенный от своей боли, я не мог жить полноценной жизнью. Ради выживания я обезболил важную часть своей сущности, но подсознательно искал в первой жене то, чего мне недоставало. Я жаждал эмоционального и физического контакта, но она была не способна дать мне его в нужном объеме: отчасти из-за систем защиты, сложившихся в детстве, а отчасти из-за того, что видела во мне сдержанного, холодного, требовательного и ранимого человека. Это был порочный круг. Чем сильнее я хотел, тем больше она отстранялась.

Один из самых выразительных эпизодов в наших отношениях случился на следующий день после смерти ее отца. Мы были в спальне. Она рыдала, убитая горем. Я обнял ее, но в моих объятиях не было тепла. В глубине души я ощущал противоречие. Умом я понимал, что она понесла серьезную утрату, а мне нужно ее утешить. Но еще большая часть моей личности была холодна и не испытывала сострадания. «В чем проблема? Я потерял обоих родителей в раннем детстве и не плакал. Откуда у нее столько эмоций?» Уроки, усвоенные на ранних этапах жизни, не стираются.

Несколько лет спустя – мне было уже тридцать три года – я впервые обратился к психотерапевту. Я не считал, что нуждаюсь в помощи, но личная психотерапия была рекомендована в рамках курса обучения. На одном из первых сеансов психотерапевт попросил меня рассказать о родителях. Я ответил, что они оба умерли, когда я был очень маленьким, но у меня все сложилось прекрасно: я стал жить с сестрами, уехал из Южной Джорджии, получил хорошее образование и так далее.

– Расскажите о смерти матери, – сказал он, прервав мою тщательно отредактированную автобиографию.

Я начал говорить, но у меня почему-то появился спазм в горле.

– Расскажите о ее похоронах, – продолжил психотерапевт.

Я попытался произнести хоть слово, но снова не смог. К моему великому изумлению, на глазах появились слезы. Я начал безудержно рыдать. Взрослый человек плакал, как шестилетний мальчик. Через несколько минут психотерапевт мягко посмотрел на меня и сказал:

– Харвилл, вы только что начали оплакивать смерть вашей мамы.

C того памятного дня я начал чувствовать боль и гнев – не только по поводу прошлого, но и в настоящем времени. Снизилась тревожность. У меня появилось больше сострадания. Если мои потребности и желания не принимали в расчет, я испытывал естественные огорчение и гнев – но не злился и не впадал в депрессию. Вернув себе всю гамму эмоций, я начал жить полной жизнью. Стал лучше понимать, кто я на самом деле и где нахожусь, открылся для ритма своего сердца.

НЕУДАЧНОЕ УПРАЖНЕНИЕ

В первое издание этой книги, вышедшее в 1988 году, мы включили упражнение, призванное помочь высвободить подавленный гнев. Мы назвали его «Переполненная чаша». Оно базировалось на психодинамической модели, согласно которой «я» – это вместилище сдерживаемых эмоций. Предполагалось, что освобождение от подобных эмоций помогает человеку уменьшить гнев и подавленность и пойти вперед, к полноценной жизни.

Исходя из этой теории, мы придумали для пар новую методику. Она заключалась в том, чтобы соединить недовольство с детскими переживаниями и усилить раздражение вплоть до неприкрытого гнева. Получателю мы помогали защитить психику, например создать воображаемый щит, чтобы отклонить гнев и не ощутить нападения. «Гнев – это не только ваша проблема, – объясняли мы получателю. – Его корни уходят глубоко в детство вашего партнера». После очищения начинали бороться с исходным недовольством в паре, используя принцип, описанный в главе 10: постараться вести себя по-новому, чтобы снять недовольство.

Однако время шло, и мы стали замечать, что упражнение дает спорные результаты. Последняя его часть – дар партнеру в виде нового поведения – срабатывала всегда, но очистка эмоций иногда давала эффект, противоположный ожидавшемуся: пары начинали конфликтовать еще больше, чем раньше. В конечном счете, учитывая новые клинические исследования и неоднозначную реакцию, мы перестали применять «Переполненную чашу». Заставлять людей, связанных любовными отношениями, срывать друг на друге гнев – пусть даже в рамках упорядоченного упражнения и под бдительным оком психотерапевта – практика, которая может принести больше вреда, чем пользы. Это был явный пример ситуации, когда реальность расходится с теорией.

ПОЧЕМУ ГНЕВ ПОРОЖДАЕТ ГНЕВ

Что было не так с этим упражнением? Прежде всего, некоторые партнеры, выступающие адресатами гнева, по-прежнему чувствовали угрозу от этих вспышек, как бы ни пытались их отклонить. Древний мозг не способен понять, что гнев партнера – всего лишь элемент клинического упражнения. Когда получатель чувствовал угрозу, ему сложно было сопереживать. Он мог отзеркаливать партнера и говорить правильные слова («Мне жаль, что ты испытываешь такую боль»), но первобытный инстинкт по-прежнему заставлял задраивать люки (драться) или покидать корабль (бежать).

С этим упражнением была связана и другая, более серьезная проблема. В дни после его выполнения партнеры, которые выражали гнев, иногда сердились еще больше, чем обычно. Метод, призванный высвободить накопившиеся негативные эмоции, казалось, в равной степени способен их генерировать.

Примерно в тот период я [Хелен] начала читать книги по нейробиологии. Эта тема захватывала меня отчасти потому, что проливала новый свет на динамику отношений. Как уже упоминалось, головной мозг пластичнее, чем предполагали изначально. Нейробиологи давно знали, что на мозг ребенка сильно влияет опыт. Нервные соединения, которые не получают стимуляции, «удаляются», а когда ребенок переживает что-то ранее незнакомое, формируются новые пути. Благодаря такой пластичности мозг становится высокоэффективным, приспосабливаемым и готовым ко всему, что ждет его в жизни.

Когда-то ученые полагали, что мозг взрослого очень стабилен и опыт на него не влияет. Согласно этой точке зрения, после завершения подросткового этапа мозг меняется только вследствие утраты нейронов по мере старения. Сейчас, благодаря появлению новых методов визуализации, способной показать физические изменения мозговой активности, эти мрачные представления ушли в прошлое. Полученные изображения четко показали, что действия, мысли и ощущения меняют физическую структуру головного мозга даже в зрелом возрасте. Он остается очень гибким органом, который способен изменяться в результате взаимодействия с другими людьми. Можно сказать, что человек создан быть цельным, поэтому ощущение потери связи негативно влияет на физическое и эмоциональное здоровье. Если чаще сосредоточиваться на позитивных моментах, решении проблем и время от времени задавать определенные вопросы, возможно прийти к более здоровому развитию как отношений, так и мозга.