Исчезнувшая - Гиллиан Флинн

«Я хочу тебя!» — Эти слова едва не вырвались.

«Ты теплый», — прошептал в ухо голос моей жены.

Я отшатнулся. Комната поплыла перед глазами.

— Ник? — Нижняя губа Энди блестела от моей слюны. — Что? Что-то не так? Это из-за Эми?

В Энди всегда бурлила молодость. Ну конечно, в двадцать три года почему бы не бурлить? Но я не скоро осознал, насколько юной была она в самом деле. Непростительно юной. Имя Эми на ее губах всегда коробило меня. А Энди любила поговорить об Эми, как будто моя жена — героиня мыльной оперы. Она не считала Эми соперницей, для нее та была персонажем. Энди очень часто расспрашивала меня о нашей жизни с Эми: «Чем вы занимались в Нью-Йорке? Что делали на выходных?»

Когда я однажды рассказал о наших посещениях оперы, у Энди округлился рот.

— Вы были в опере?! А что твоя надевала? Длинное платье? А пелерина или манто? А какие украшения? А прическа?

Кроме того, она расспрашивала о наших нью-йоркских друзьях. О чем мы говорили? На кого Эми была похожа? Правда, она похожа на девочку из книги? Удивительная, да? Вообще истории об Эми стали любимой сказкой на ночь для Энди.

— Милая, моя сестра в соседней комнате. Тебя не должно здесь быть, вообще-то. Господи! Я очень хочу тебя, но ты не должна была сюда приходить, детка. Пока не прояснится ситуация.

«ТЫ ВЕЛИКОЛЕПЕН. ТЫ ОСТРОУМНЫЙ. ТЫ ТЕПЛЫЙ. Целуй меня, как будто встретились впервые!»

Энди продолжала сидеть верхом на мне. Ее соски затвердели от прохладного воздуха из кондиционера.

— Малыш, для начала надо разобраться, в порядке ли мы с тобой. Это все, что мне нужно. — Она прижалась ко мне, теплая и пьянящая. — Это все, что мне нужно. Пожалуйста, Ник, я волнуюсь. Я знаю тебя — ты не хочешь ничего рассказывать, ну и ладно. Но ты нужен мне… Чтобы ты был со мной.

Я хотел поцеловать ее как в тот самый первый раз — наши зубы столкнулись, лицо прижалось к лицу, ее волосы щекотали мою руку, глубокий и влажный поцелуй с языком. Я думал только о поцелуе, поскольку понимал: думать о чем-то еще опасно. Но как же хотелось! Схватить ее в охапку и утащить в спальню мне не позволяло не то чтобы ощущение неправильности поступка (сколько раз мы шли против общественных норм!), а понимание риска.

И еще Эми. Эми, чей голос я слышал полдесятка лет, теперь звучал у меня в ушах, но не ругал, а, напротив, нежно хвалил. Меня просто от злости распирало: три маленькие женины записки заставили расчувствоваться, размякнуть, как воск.

Я не имел права на слабость.

Энди прижималась ко мне, а я задавался вопросом: наблюдает ли полиция за домом Го и не раздастся ли прямо сейчас стук в дверь? А у меня молодая и очень-очень хорошенькая любовница.

Мама всегда говорила нам, своим детям: если хотите что-то сделать и не знаете, достойным ли будет поступок, то представьте, что история эта напечатана на бумаге и ее читает весь мир.

«Ник Данн, ранее писавший для журналов и до сих пор чувствующий себя обиженным, после своего увольнения в 2010 году согласился преподавать основы журналистики в колледже Северного Карфагена. Женатый мужчина средних лет немедленно воспользовался своим положением и склонил к сожительству впечатлительную юную студентку».

Да уж, моя жизнь — воплощенный страх каждого писателя. Моя жизнь — клише.

Если на то пошло, вот вам еще клише: все произошло спонтанно. Я никому не хотел причинять боль. Просто увлекся. Но это было не только приятное времяпрепровождение. И не попытка повысить самооценку. Я действительно люблю Энди. Это правда.

В группе, где я преподавал науку под названием «Как начать карьеру в журналистике», было четырнадцать студентов. Разные по способностям, но все девочки. Я говорю о молодых женщинах, но называть их девочками все же правильнее. Все они хотели работать в журналах. Не в затрапезных газетенках из серой бумаги, а в модных иллюстрированных журналах. Они смотрели фильмы. Они представляли, как мчатся по Манхэттену со стаканчиком кофе латте в одной руке и мобильником в другой, пытаясь поймать такси, грациозно ломают каблук дизайнерской туфельки и неожиданно попадают в объятия красавца с родственной душой и длинными волосами. Они и не догадывались, насколько глупы и недальновидны их мечты. Я собирался раскрыть им глаза, используя в качестве примера свою судьбу и потерю работы, хотя не испытывал ни малейшего желания предстать перед учениками в трагической роли. Изложу свою историю беспечно, с шутками. Мол, ничего страшного не случилось, зато теперь у меня больше времени для работы над романом.

А вместо этого я потратил первый урок, отвечая на взволнованные вопросы, из-за которых почувствовал себя таким надутым павлином, такой гребаной великой персоной, что уже не смог бы никогда полностью открыть им страшную правду: вызов в кабинет главного редактора на втором круге сокращения штатов, долгий пеший поход через длинный ряд кабинок, откуда, казалось, все глаза неотрывно следили за мной, — поход шагающего мертвеца; хотя в то время я еще надеялся, верил, что все изменится, что я еще нужен нашему журналу, что мне просто скажут: «Живо готовый материал на стол!» Но нет, шеф только и сказал: «Я полагаю, что вы догадываетесь, для чего я пригласил вас. К моему глубочайшему сожалению…» И потер глаза под очками, показывая, как он измотан и расстроен.

Мне хотелось выглядеть блестящим, крутым победителем, поэтому я ни слова не сказал студенткам о крахе моей карьеры. Я поведал, что мои родственники тяжко больны, они нуждаются в присмотре, что частично соответствовало истине и добавляло героизма моей персоне. Симпатичная веснушчатая Энди сидела напротив, синие глаза пристально смотрели из-под шоколадной вьющейся челки. Слегка приоткрытые пухлые губы, на диво большая натуральная грудь, длинные руки и ноги — сексапильная куколка, можно сказать, полная противоположность моей утонченной аристократки-жены. Энди излучала тепло и запах лаванды. Щелкая по клавишам ноутбука, она с томной хрипотцой спрашивала:

— А как вы добиваетесь, чтобы люди верили вам, открывали правду?

«Откуда, мать его так, эта девчонка взялась? — подумал я тогда. — Это что, шутка?»

Спрашивается, почему я на нее повелся? Я всегда был верен Эми. Я тот парень, который уходит из бара раньше других, если женщины становятся слишком кокетливыми или в их обществе ему делается слишком хорошо. Я не обманывал никогда. Мне не нравятся (или не нравились?) обманщики — вертлявые, наглые, мелочные, развратные. Я не поддавался соблазнам. Но тогда я еще был счастлив. Мне противно осознавать, что ответ настолько прост. В той жизни я был счастлив, а сейчас — нет. И тут появляется Энди, задерживается после занятий, интересуясь моей жизнью, чего Эми давно уже не делала. Вопросы этой девочки позволили мне почувствовать себя стоящим человеком, а не потерявшим работу неудачником, раззявой, который забывает опустить сиденье унитаза, болваном, который ничего не может сделать как надо и не смыслит ни бельмеса ни в чем.

На следующее занятие Энди принесла мне яблоко. «Ред делишес» — вот подходящее заглавие для нашей с ней истории, если я когда-нибудь соберусь ее написать. Она попросила меня высказать мнение о ее ранней рукописи. Речь шла о стриптизерше из клуба Сент-Луиса, и статья здорово смахивала на то, что печатает «Пентхаус форум». Пока я читал, Энди, заглядывая мне через плечо, начала есть мое яблоко. Глядя на капельки сока на ее губах, я подумал: «Срань Господня! А ведь эта девчонка пытается соблазнить меня…» И ощутил себя по-дурацки — состарившийся Бенджамин Брэддок из «Выпускника».