Исчезнувшая - Гиллиан Флинн

Внезапно во мне всколыхнулась щемящая волна благодарности. Словно вернулись забытые отношения мамы и сына.

Опасно! Берегись, Ник!

Я все ждал, когда же она уйдет. На нас уже косились.

— Могу подвезти домой, — проговорила Шона. — Вам и правда необходимо поспать.

Она потянулась, чтобы тронуть меня за колено, и тем самым вызвала вспышку ярости. Оставь свою стряпню, кошелка приставучая, и проваливай!

Теперь вернулись отношения отца и сына. Тоже опасно.

— Почему бы вам не отметиться у Мэрибет? — резко проговорил я, указывая на тещу, которая не отходила от ксерокса, штампуя бесконечные копии портрета моей жены.

— Ладно! — Наконец-то она сообразила, что я почти в открытую пытаюсь от нее избавиться. — Раз так, не буду мешать. Надеюсь, вам понравится фрито.

Мое пренебрежение ее обидело — уходя, она даже не взглянула на меня. Развернулась и зашагала прочь. Мне тотчас же стало стыдно, как будто я отплатил злом за добро. «Не смей догонять эту женщину», — шепнул я себе.

— Есть новости? — Ко мне подошла Ноэль Хоторн и уселась на освободившийся стул.

Я знал, что она моложе Шоны, но выглядела соседка старше — расплывшаяся фигура и вислая грудь. Хмурое выражение лица.

— Пожалуй что никаких.

— А вы, похоже, неплохо держитесь.

Я дернул головой, не зная, что и ответить.

— Вы хоть знаете, кто я?

— Конечно знаю. Ноэль Хоторн.

— Я лучшая подруга Эми в этом городе.

Либо Ноэль нравится купаться во всеобщем внимании, примазавшись к известности пропавшей соседки, либо она сумасшедшая. Надо было сказать это детективам. Возможно, похититель искал дружбы Эми, а когда та отказалась…

— Ноэль, у вас есть какие-нибудь сведения об Эми? — спросил я.

— Конечно есть, Ник. Она же моя лучшая подруга.

Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза.

— Вы намерены поделиться информацией? — прервал молчание я.

— Следователи знают, где меня искать. Когда у них дойдут руки…

— Это было бы исключительно полезно, Ноэль. Я добьюсь, чтобы они поговорили с вами.

Она залилась румянцем — по яркому импрессионистскому пятну на каждой щеке.

А когда она отошла, со дна рассудка против моей воли поднялась свирепая мысль: «Женщины, вы все полоумные, мать вашу так. Все до одной».

Подобные мысли всегда приходят ко мне непрошеными. Не «кое-кто из женщин», не «многие женщины», а именно так — «женщины, вы все полоумные».

Когда окончательно смерклось, я поехал к пустующему дому моего отца. Загадка Эми лежала рядом, на пассажирском сиденье.

За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину.

И я, приходится признать, всех чувств, конечно, не пойму.

Хоть выбрать мы могли края отсюда вдалеке,

Решились ехать мы сюда, в наш город на реке.

Давай же приведем любовь в коричневый тот дом,

Давай порадуем «Гудвил», супруг мой дорогой.

Третья загадка показалась более сложной, чем предыдущие, но, вне всякого сомнения, решил я ее правильно. Эми приняла Карфаген, окончательно простив меня за переезд сюда.

«За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину…» Но: «Решились ехать мы сюда, в наш город на реке». А коричневый дом — это дом моего отца, который на самом деле был синим. Это была наша с Эми «внутренняя» шутка. Мне всегда нравились «внутренние» шутки — они позволяли чувствовать нашу сплоченность куда лучше, чем разговоры по душам или страстные занятия любовью. Маленький коричневый домик намекал на отца — моя выдумка, о которой никто в этом мире, кроме Эми, не знал. После развода родителей я видел отца так редко, что решил думать о нем как о персонаже книги. Как бы он мне не отец — человек, который любил бы меня, возился бы со мной. Просто доброжелательная и весьма влиятельная персона — мистер Браун, очень занятый какой-то важной и секретной деятельностью на благо Соединенных Штатов. И он иногда использовал меня в качестве прикрытия, чтобы свободно разгуливать по городу. Когда я рассказал о своей выдумке Эми, у нее на глазах выступили слезы, хотя я вовсе не рассчитывал на такой эффект, а вспоминал забавную историю из детства. Эми сказала, что теперь она — моя семья, что любит меня сильнее, чем десяток дрянных отцов, что мы Данны и будем вместе. А потом шепнула на ухо: «У меня тоже найдется для тебя достойное задание, мой неподражаемый шпион».

Что же касается слов «давай порадуем „Гудвил“», то с ними связана другая история. Когда отца целиком поглотила болезнь Альцгеймера, мы решили продать его дом, а потому приехали в безлюдное жилище, чтобы разобрать старые памятные вещи. Эми, само собой, кружилась по дому, как дервиш, — давай разберем, давай поглядим, давай поищем. Я же исследовал отцовские пожитки с холодком. Для меня все они были загадкой. Например, кружка насыщенного кофейного цвета — наверняка его любимая. Подарок? Но чей тогда? Кто вручил ему эту кружку? Или сам купил? Трудно представить отца в магазине — для него шопинг всегда был страшнее кастрации. Но тщательное изучение его гардероба выявило пять пар обуви, новой и блестящей, в фабричных коробках. Может, самолично их приобретал, изображая из себя совсем другого, более общительного Билла Данна? Пришел в «Шу-би-ду-би», а мама и обслужила — она всех обслуживала с радостью. Конечно же, я не стал делиться этими мыслями с Эми. А она, глядя, как я стою, привалясь к стене, и разглядываю обувь, наверняка лишний раз подумала, что я просто сачок.

— Коробка. «Гудвил», — сказала жена. — Туфли — туда. Понял?

Я, застигнутый врасплох, нагрубил ей, она ответила… В общем, все как всегда.

Однако следует добавить в защиту Эми, что она всегда дважды спрашивает, не хочу ли я обсудить то-то, уверен ли, что готов избавиться от того-то. Я иногда не придаю значения таким мелочам. Вот если бы она читала мои мысли, мне бы не пришлось тратить время на женское искусство словоизлияния. Временами и я, как и Эми, играю в эту дурацкую игру «пойми меня».

Об этом я тоже не сказал копам.

Ложь путем умолчания — в этом деле я мастер.

Около десяти вечера я притормозил у отцовского дома. Ничего так строение, небольшое, но аккуратное — в самый раз для тех, кто начинает самостоятельную жизнь. Ну, или заканчивает. Две спальни, две ванные, столовая и устаревшая, но вполне приличная кухня. Табличка «Продается» ржавела на переднем дворе. Вот уже год — и ни одного предложения.

За порогом меня объяли тепло и духота. Недорогая охранная сигнализация, которую мы установили после третьего взлома, запищала, словно обратный отсчет мины с часовым механизмом. Я ввел код, который страшно разозлил Эми, поскольку он нарушал все требования, предъявляемые к кодам. Просто мой день рождения. 15-8-77.

«Неверный код». Я попробовал еще раз. «Неверный код». Струйки пота покатились по спине. Эми постоянно грозилась изменить код. Она утверждала, что это сущая глупость — пользоваться столь легко угадываемыми числами, но я догадывался об истинной причине. Ее бесило, что я использовал дату своего дня рождения, а не нашей свадьбы. В который раз я поставил свое «я» выше нашего «мы». Все мои добрые воспоминания об Эми испарились, будто их и не было. В нарастающей панике я тыкал пальцами в кнопки пульта, в то время как предупреждающий зуммер перешел в рев охранной сирены.