Девятнадцать писем - Джоди Перри

— Ну, может быть, пора заглянуть. Она отдала её тебе не без причины.

— Вы начали без меня? — произносит Джемма, входя в комнату с большим деревянным подносом, на котором стоит кофе и тарелка печенья.

— Давай я тебе помогу, — встав, я встречаю её на полпути и забираю у неё из рук поднос.

— Я вчера вечером испекла печенье. Наверное, они не сравнятся с печеньем миссис Гарденер, но я надеюсь, что тебе понравится.

Я так тронут, что едва могу говорить нормально, когда отвечаю:

— Уверен, они будут вкусными.

Я осторожно ставлю поднос на стол, и Джемма подаёт одну чашку кофе Кристин.

— Держи, мам, — я замечаю, что в моём тоже есть молоко, но мне снова не хватает сил сказать ей. — Это твоё, — говорит она мне.

— Спасибо, — я тянусь за печеньем, прежде чем занять своё место рядом с Кристин, и Джемма садится с другой стороны от неё. Я на несколько секунд опускаю печенье в кофе, прежде чем положить его в рот. — Ммм, — когда мой взгляд поднимается к Джемме, я вижу, что она напряжённо смотрит на меня. — Вкуснятина.

Она робко улыбается, прежде чем сделать глоток кофе.

— Ты всегда макаешь еду в напитки? — она строит забавную рожицу, будто это странная привычка. Она не знает, что сама научила меня этому трюку.

— Не спеши смеяться, пока не попробуешь, — это были те же слова, которые она сказала мне много лет назад.

Она пожимает плечами, прежде чем наклониться и взять печенье. Она никогда не стеснялась пробовать новое. Это мне в ней нравилось.

Я забыл упомянуть то, что нельзя оставлять печенье в кофе надолго. Я не могу сдержать смех, когда она достаёт его, а половины не хватает. Выражение её лица бесценное. Её глаза расширяются, а лоб морщится, и она опускает взгляд на кружку.

— Есть правило двух секунд. Чуть дольше, и ты рискуешь, что оно размякнет и упадёт на дно чашки.

— Оу.

Милое хихиканье, которое срывается с её губ, как музыка для моих ушей. У неё всегда было отличное чувство юмора.

Кристин наконец делает шаг и достаёт из коробки кучу фотографий. Самая верхняя — чёрно-белое изображение молодых бабушки и деда. Они держат на руках ребёнка; предположительно, Кристин. У Кристин вырывается маленький одинокий всхлип, пока её палец легко проходит по изображению. Это первый раз, когда я вижу фотографию бабушки и деда в молодости. Они красивая пара. Джемма наклоняется и слегка улыбается мне, когда мы оба на автомате кладём ладони на ноги Кристин, чтобы успокоить её.

— Расскажи мне о них, — говорит Джемма, пока Кристин пролистывает фотографии, прежде чем передавать их нам. — Какой была твоя жизнь, пока ты росла?

— У меня есть очень приятные воспоминания из детства.

Джемма снова наклоняется и смотрит на меня. Я задумываюсь, думает ли она о воспоминаниях из нашего детства — о тех, о которых я писал в письмах.

— Это твой дедушка, — говорит Кристин, поднимая фотографию молодого деда в армейской форме. — Он участвовал во Второй мировой войне. Там он познакомился с моей мамой. Здесь должна быть её фотография. Я помню, что видела её в молодости, — она просматривает снимки, пока не находит нужный. — Вот. Она была медсестрой Красного креста.

— Я её знаю, — говорит Джемма, забирая снимок из рук Кристин, прежде чем я успеваю его увидеть. — Я помню её из больницы.

— Это невозможно. Этот снимок был сделан больше сорока лет назад, до того, как ты вообще родилась, — она наклоняется и берёт фотографию из рук дочери. Я вижу на её лице маленькую улыбку, пока она смотрит на снимок. — У неё была такая улыбка, что могла осветить всю комнату… Я так по ней скучаю, — она передаёт фотографию мне. — Вот ещё одна со времён войны.

— Это она, это определённо она, — шепчет Джемма.

— Невозможно, — отмахивается Кристин. — Как я сказала, ты даже не родилась, когда были сделаны эти снимки. Это было во время Второй мировой войны.

Игнорируя свою мать, Джемма переключает внимание на меня.

— Ты помнишь, что видел эту медсестру в больнице? — она передаёт мне другую фотографию. — Она работала в ночную смену, держала меня за руку и пела мне. Ты ведь её помнишь, да?

Обнадёженное выражение её лица тянет моё сердце, но я должен сказать ей правду.

— Нет. Я не могу честно сказать, что помню.

— Конечно, ты не помнишь, — огрызается Кристин, вставая и выходя из комнаты. Мой взгляд возвращается к Джемме, и я вижу, как она кусает нижнюю губу, чтобы попытаться скрыть дрожь.

Потянувшись, я беру её за руку.

— Я не вру, — шепчет она.

Как только сажусь в машину Брэкстона, я достаю дневник, который засунула в свою сумочку. Я полночи сидела и перебирала остальное содержимое коробки. В конце для Кристин всё это стало слишком, так что она пошла в кровать и оставила меня одну.

— Что это? — спрашивает Брэкстон.

— Бабушкин дневник. Она писала во время войны.

— Ого.

— Я хочу прочитать тебе маленький отрывок. Это в тот день, когда она познакомилась с дедушкой — семнадцатое мая, 1941 года. Это просто доказывает, что я ничего не выдумываю.