Ларец - Елена Чудинова

— Как ты могла разглядеть?

— Да уж разглядела.

— Может, во сне был парик? — Нелли сама не понимала, для чего ей так важно, чтобы недавний незнакомец совпал приметами с тем Венедиктовым, что явился ей во сне в начале путешествия.

— Мокрые волоса всегда темнее. Свои ли, чужие — без разницы.

Нелли, сидевшая в постели, натянула перину повыше. Ей отчего-то сделалось знобко.

— Да уж, въехали в болото, как-то выедем, — мрачно кивнула Катя. — Видала, человек-то у него нехристь?

— Ты почем знаешь?

— Нюхом чую. Да и человек ли, прости господи, может, он из ящерицы такого сгоношил, как колдун Брюс горничных девок из цветов делал.

— Брюс Яков Вилимович был большой учености человек, сподвижник великого Петра, — возразила Нелли. — Папенька про него рассказывал.

— Чего ж еще твой папенька мог рассказать, — с усмешкою произнесла Катя. — А знающие люди другое говорят. Колдун он был чернокнижный. Из страны Шепландии, где одни шептуны-колдуны и живут, на острове, а соседи от них с перепугу каменной стеною отгородились.

— Такой страны нету, есть Шотландия.

— На острове?

— Ну, на острове.

— А ты говоришь, нету. Так вот что про него говорят. Упреждал он Государя Петра Алексеича, как, мол, помру, так ты меня хоронить не позволяй. А возьми стклянку с мертвой водой да побрызгай мое тело снизу вверх, а затем сверху вниз. А потом возьми стклянку с живой водой да побрызгай сверху вниз, а затем снизу вверх. И дает царю две черных стклянки. Петр их запер в шкап да еще караул приставил сторожить. Прошло время, и помер старый Брюс. Все бояре собрались похорон ждать, а царь не велит. Взял он из шкапу обе стклянки да пошел к Брюсу, а Брюс уж в гробу лежит. Побрызгал царь из первой стклянки снизу вверх да сверху вниз, и Брюс стал как живой, белый да румяный. Зачал тут царь из второй стклянки брызгать сверху вниз, а Брюс как руками-ногами начнет шевелить! Испугался царь, закричал да уронил стклянку! Возьми она и разбейся. Завыл Брюс страшным голосом, в гробу поднялся да рукой царю погрозил. Да тут же рухнул обратно в гроб и сделался мертвый.

— Сказки, — Нелли откинулась на подушки.

— Уж тебе бы говорить, сама колдунья, а в колдовство не веришь.

— Во-первых, я в сказки не верю, а во-вторых, я никакая не колдунья. Мне просто нравится в мои камни играть.

— А про Брюса у кого угодно спросить можно на Москве, всяк ответит, что похороны его долго откладывались.

— Мы не в Москве. И с чего ты про этого Брюса вспомнила?

— Да с того, что с ним для нас куда бы безопасней дело было иметь, чем с этим. Не сильнее он, да злее, сильно злее.

— Правду говоришь, золотце самоварное! — послышалось из сеней. В комнату вошла старая цыганка с тяжелым узлом в руках. А вить вроде и дверь была на запоре!

Нелли не без труда узнала старуху, что ухаживала за нею в болезни, хотя теперь та казалась меньше ростом.

— Здравствуй, Зила, — радостно приветствовала вошедшую Катя. — Чего это ты притащила?

— Подарок тебе, — цыганка с кряхтеньем бросила узел на пол. — Покуда не трогайте, красавицы мои, а бегом спасаться придется, так небось догадаетесь, для чего он нужен. Украсть, девицы-красавицы, меньше половины дела, а вот ноги унести самое дело и есть!

— Катька!! — Нелли привскочила. — Как ты смела болтать?!

— Ничего я не говорила!

— Ай-яй-яй!! Зачем подруге не веришь, золотая моя? — Цыганка затряслась в мелком старческом смехе. — Разве я рученьку твою белую не видала, покуда тебя лечила?

— Разве по руке может быть видно, чего кому надо украсть? — насупилась Нелли.

— Чему удивляешься? — Старуха кивнула на письмо, валявшееся на полу перед кроватью. — Разве в бумажку на закорючки смотреть да живые слова с нее читать легче?

Слова эти слегка обескуражили Нелли, впрочем, если призадуматься, известный резон в них все же был.

— Ладошки-то у тебя, девушка, больно любопытные, — старуха, пододвинув стул к изножию кровати, уселась, испытующе уставившись на Нелли чернющими глазами. — На многие тыщи такие, хорошо, коли одну пару увидишь. Правая с левой почти одинаковы.

— Ну и что это значит?

— Значит, что то ты и есть, чем должна быть, — усмехнулась старуха.

— Разве не каждый человек есть то, чем должен быть?

— Эка хватила, да таких почти не бывает! Чаще всего сравниваешь левую руку с правой — так одни слезы.

— И у меня? — ревниво заглядывая цыганке в лицо, спросила Катя.

— У тебя для сходства обеих ладошек покуда лишь одной линии недостает, да зато самой важной. — Цыганка обернулась к Кате. — Без нее сходства никакого нету. Да еще у тебя на правой руке все линии куда тоньше пока, чем на левой, ну да это дело обычное. Коли жизнь верно пойдет, они с годами глубже станут. Ладно, погоди, не лезь, сейчас у меня с нею разговор. — Черные глаза вновь уставились в упор на Нелли. — Слушай теперь меня внимательно, девушка. В карты с ним не садись. Все равно тебе эта партия выпадает, но сядешь сейчас — проиграешь. А проиграешь, так он тебе печень съест. А сесть играть тебе захочется, да еще как. Все он сделает, чтобы захотелось.

— Кто он такой, Венедиктов, ты знаешь? — напряглась Нелли.

— По-нашему, по-цыгански, он бенг, но у вас, русских, такого нету.

— Такого слова нету?

— Не слова нету, а ничего нету. Не знаете вы этого, а объяснять долго. Ну да неважно сейчас. Пойду уж я, пора. А ты, главное, запомни: не садись с этим бенгом за зеленое сукно.

Три дня миновало прежде, чем к вечеру четвертого нанятый лодочник доставил Нелли с Катей к двухэтажному длинному дому на Аглицкой набережной. Не сразу удалось лодочнику протолкнуться к берегу, так тесно было в воде из-за лодок — простых наемных и нарядных. Но еще тесней оказалось у подъезда. Чего только не было — лошадей под седлом, карет, носилок, да обо всем этом радела толпа ливрейных и простых слуг, кое-где, ради развлечения молодых своих господ, затевавших драки за удобное место. Впрочем, шума хватило бы даже и без драк.

За всем этим Нелли не сразу разглядела само здание, освещенное на ступенях яркими смоляными факелами и сверкающее всеми окнами — хотя сумерки еще только начинали сгущаться. Самый заурядный снаружи, дом являл изнутри, начиная с передней, безобразное строение первых лет жизни города. Пузатых несуразных колонн было слишком много, и шли они к расписному под мрамор потолку прямо от мраморного полу, безо всяких постаментов. Лестница же наверх была, напротив, не довольно широка. Смуглые слуги в светло-зеленых ливреях распахивали двери и принимали одежду. Катя осталась в лодке, хотя могла бы проникнуть в переднюю и взять у Нелли треуголку и плащ. Но со шляпою и плащом не пройдешь в комнаты, между тем налегке, но с письмом в руках (пустой лист был заране свернут и адресован г-ну Роману Сабурову) было это проделать нетрудно.