Философия освобождения - Филипп Майнлендер

хотите есть»; так праведник скорее сломается у дороги и умрет от голода, чем запятнает свою чистую, светлую душу нечестием; так святой оставляет свою мать, своих сестер и братьев, да, он отрекается от них, говоря: «Кто моя мать и мои братья?», ибо все узы, связывающие его с миром, не в его руках.

Все узы, связывавшие его с миром, разорваны, и только вечная жизнь держит в плену все его существо.

20.

Мы видели, что нравственный поступок заключается в его соответствии государственным и христианским законам и в том, что он совершается добровольно, и мы не делали различия между тем, возникает ли он из изначально доброй или воспаленной воли. Мы также видели, что воля может разгореться только при ясном осознании большого преимущества. Это очень важно и должно быть отмечено.

Наконец, из всего сказанного до сих пор ясно, что истинный христианин, чья воля была полностью воспламенена учением кроткого Спасителя, то есть святой, является самым счастливым человеком, которого только можно себе представить; ведь его волю можно сравнить с чистым листом воды, который лежит так глубоко, что самая сильная буря не может его раскачать. У него полный и абсолютный внутренний покой, который ничто другое в этом мире, даже если это то, что люди считают величайшим несчастьем, не может нарушить и омрачить. Здесь мы также хотим отметить, что трансформация может произойти только через ясное осознание великого преимущества, но что после того, как она произошла, надежда на Царство Небесное после смерти может полностью исчезнуть, что ясно доказывают свидетельства «благочестивых» людей (как говорят мистики). Причина очевидна. Они пребывают в такой внутренней радости, спокойствии и неоспоримости, что для них становится безразличным все: жизнь, смерть и жизнь после смерти. Они уверены, что их состояние не прейдет, и Царство Небесное, которое в них, полностью включает в себя Царство Небесное, которое еще не наступило. Они живут невыразимо блаженно только в настоящем, то есть в ощущении постоянной внутренней неподвижности, даже если это только заблуждение; или другими словами: мимолетное состояние глубочайшего эстетического созерцания стало у святого постоянным, оно длится всегда, потому что ничто в мире не способно сдвинуть с места сокровенное ядро личности. И как в эстетическом созерцании субъект, как и объект, возносится вне времени, так и святой живет вне времени;

Он неописуемо спокоен в этом кажущемся спокойствии, в этой постоянной внутренней неподвижности, хотя внешний человек все еще должен двигаться, чувствовать и страдать. И он не хотел уходить из этой жизни:

может ли он получить за это жизнь ангела. (Франкфуртер.)

Здесь также находит свое место экстаз или интеллектуальный восторг. Он существенно отличается от устойчивого, спокойного мира святого. Она возникает из неистового желания увидеть Царство Божье уже в этом мире. Воля, приведенная в самое страшное возбуждение дебилизацией и одиночеством, концентрирует всю свою силу в одном органе. Он уходит из периферической нервной системы и укрывается, так сказать, в мозгу. Таким образом, нервная жизнь доведена до максимально возможного уровня, впечатления чувств полностью преодолены, и теперь дух втягивает в пустоту, как во сне, то, что так жаждет увидеть воля. Но во время видения глаза восторженного открыты, и его сознание яснее и ярче, чем когда-либо. В восторге человек должен испытывать наивысшее мыслимое блаженство, поэтому это состояние также очень метко назвали интеллектуальным блаженством; но как дорого оно покупается!

Отсутствие удовольствия заранее и ужасная расхлябанность после делают его самым дорогим удовольствием.

21.

Имманентная философия должна признать состояние святого самым счастливым; но может ли она заключить этику после того, как осветила величайшее счастье человека и показала, как даже дурная воля, несмотря на отсутствие liberum arbitrium, может приобщиться к нему? Вовсе нет.

Ибо даже если истинный святой находится в свободе, так что он потерял страх перед мучениями или адом и надежду на награду или Царство Небесное,

(Франкфуртер.)

Его воля может быть воспламенена только надеждой на награду или Царство Небесное, потому что это фундаментальный принцип имманентной этики, который опыт всегда и навсегда подтверждает, что человек может действовать против своего характера без выгоды не больше, чем вода может бежать в гору без соответствующего давления, как вода может бежать вверх по склону без соответствующего напора.

Вера, таким образом, является conditio sine qua non самого блаженного государства, в то время как имманентной философии было позволено разместиться на почве христианства лишь временно, чтобы развить этику, обозначить, так сказать, свою территорию. Таким образом, результатом нашего исследования является то, что мы, безусловно, нашли самое счастливое состояние человека, но под предпосылкой, которую мы не должны признавать, и этика не может быть завершена, пока мы не выясним, может ли это блаженное состояние также вытекать из имманентного основания знания, или оно абсолютно закрыто для всех, кто не может верить, т.е. мы стоим перед самой важной проблемой этики. Обычно под этим понимается вопрос о научной основе морали, т.е. о том, можно ли обосновать мораль без догм, без предположения о явленной божественной воле. Прав ли был святой Иоанн, когда писал:

Но кто победит мир, не уверовав, что Иисус есть Сын Божий?

22.

Имманентная философия, которая не признает никаких других источников, кроме природы, которая лежит перед глазами всех, и нашего внутреннего существа, отвергает предположение о скрытом простом единстве в мире, над ним или за ним. Она знает лишь бесчисленное множество идей, то есть индивидуальных воль к жизни, которые в своей совокупности образуют прочно замкнутое коллективное единство.

Поэтому, с нашей сегодняшней точки зрения, мы не признаем никакой другой власти, кроме власти государства, созданного людьми. Она возникла по необходимости, потому что воля, наделенная разумом, правильно распознав природу двух зол, должна выбрать меньшее. Оно не может действовать иначе; ведь если мы видим, что человек выбирает из двух зол большее, мы либо ошиблись в своем суждении, потому что не смогли погрузиться в индивидуальность выбирающего, либо он не осознал, что выбранное зло было большим. Если бы, в последнем случае, он имел в виду наше мнение

Если бы в последнем случае у него был наш дух, размышляющий о выборе, он не смог бы выбрать так, как выбрал. Этот закон так же несомненен, как и то, что у каждого следствия должна быть причина.

Проницательный человек не может желать разрушения государства. Тот, кто искренне желает этого, хочет лишь временно приостановить действие законов, а именно на то время, пока ему нужно время, чтобы создать для себя благоприятную ситуацию. Добившись этого, он хочет защиты законов с тем же рвением, с каким раньше хотел их приостановить.

Государство, таким образом, для природных эгоистов – это необходимое зло, которым они должны воспользоваться, потому что это меньшее из двух. Если бы они снова свергли его, то получили бы за это в свои руки еще больший.

Государство требует лишь поддержания государственного договора, строгого выполнения взятого на себя обязательства, а именно: соблюдать законы и сохранять государство. Можно предположить, что практически ни один человек не любит выполнять эти обязанности; ведь даже человек с добрым сердцем не всегда будет поступать честно по отношению к своим ближним и, как правило, не захочет платить государству, а также не захочет выполнять свой воинский долг, если его не тянет в солдаты непреодолимая склонность. Однако мы осторожно признаем, что есть люди, которые по природе своей обладают несгибаемой честностью и любят свою Родину искренне и от всего сердца. Они с радостью отдают каждый свое и с радостью приносят государству те жертвы, которые оно должно требовать от них для своего сохранения. Поэтому их покой – их счастье – не нарушается ни одним