Философия освобождения - Филипп Майнлендер

чтобы защищать свое отечество с оружием в руках. Поэтому он постоянно размышляет о том, как обойти закон, не получив наказания, как переложить бремя на другие плечи и в то же время пользоваться преимуществами общества. Его общее благосостояние выросло благодаря законам, но он чувствует себя несчастным до законов.

13.

Государство, в его задуманной форме, связывает человека не больше, чем он сам связал себя договором. От него требуется только помогать защищать общество и не причинять вреда своим согражданам. Он наказывает его, если он ворует или убивает гражданина, но не наказывает его, если он, не нарушая закона, высасывает гражданина досуха, делает его бесхлебным и оставляет голодать.

Но в ходе развития человечества было необходимо, чтобы человек, выходя из состояния природы, был еще более ограничен, чтобы его природный эгоизм был связан еще больше, чем это могло сделать государство. Силой, на которую была возложена эта задача, была религия.

Когда животный человек превратился в человека на низшем уровне благодаря высшим умственным способностям, связывающим прошлое с настоящим и последнее с будущим, человек оказался беспомощным в руках враждебной силы, которая в любой момент могла уничтожить его имущество и жизнь. Человек понял, что ни он, ни ассоциация не способны что- либо сделать против этого всемогущества, и пал в прах перед ним, опустошенный и в ощущении полного бессилия. Так в грубом первобытном человеке возникло первое отношение к непостижимой надмировой силе, которая в природе была ужасно разрушительной. Они создали себе богов, потому что не могли поступить иначе. Они не могли действовать иначе, потому что, с одной стороны, нельзя было отрицать превосходящую силу, а с другой стороны, их интеллект был настолько слаб, что они никак не могли постичь природу и ее истинную связь.

Это не то место, где можно проследить развитие религии. Мы приблизимся к ней в политике, а сейчас сразу же окажемся в ее конце, а именно на почве христианской религии, которую каждый проницательный человек должен признать самой совершенной и лучшей. Она учит о всеблагом, всеблагом, всемогущем и всезнающем потустороннем Боге и провозглашает его волю. Сначала он утверждает законы государства, повелевая человеку от имени Бога: «Будьте покорны властям». Далее говорится: не только не нарушайте законов, то есть не крадите, не прелюбодействуйте, не прелюбодействуйте, не убивайте, но и любите ближнего своего, как самого себя.

Возмутительный спрос! Холодный, сырой эгоист, чей девиз: Pereat mundus, dum ego salvus sim, должен любить ближнего, как самого себя. Как он сам! О, он прекрасно понимает, что это значит; он знает всю тяжесть жертвы, которую ему предстоит принести. Он должен забыть себя ради ненавистных существ, которым он ни в коем случае не может признать никакого права на существование. Он не может примириться с навязыванием и извивается, как червь. Он восстает против этой заповеди всей своей непосредственной индивидуальностью и умоляет священников не требовать от него невозможного. Но они всегда должны повторять: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».

Мы предполагаем здесь, только временно, конечно, что все люди стоят на основах

христианства. Они верят в Бога, в бессмертие души и в суд после смерти. Любое нарушение законов государства, как и любое нарушение божьих заповедей, является грехом, и ни одно из них не ускользает от всеведущего Бога. И каждый грех наказывается, а каждый законный поступок вознаграждается. Они верят в Царство Небесное, обитель блаженных, и в ад, обитель проклятых.

14.

Христианская религия, однако, не ограничивается заповедью о любви к ближнему. Прежде всего, она ужесточает эту заповедь, требуя, чтобы люди любили своих ближних без исключения, даже своих врагов.

Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?

И если вы только доброжелательно относитесь к своим братьям, то что особенного вы делаете?

Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас. (Матфей. 5.)

Затем она требует бедности и умеренности во всех дозволенных удовольствиях. Он не требует подавления полового инстинкта, но обещает высшую награду девственности: немедленный вход в Царство Божье.

Очевидно, что через эти заповеди природный эгоизм верующего полностью связан. Религия захватила всю часть, оставленную государством, и связала ее. Теперь голос совести доставляет гораздо больше хлопот. Человек больше не может совершить практически ни одного поступка без того, чтобы его совесть не заговорила первой. Теперь он должен воздерживаться от всех действий, которые могли бы вытекать из его характера, если он не хочет поставить под угрозу свое общее благополучие; ведь ничто не ускользает от Божьего ока. Он может обманывать людей, он может обманывать власти, но перед Богом его искусство имеет конец.

Что делала бы благость без злодейств?

Зачем бы нужно было милосердье?

Мы молимся, чтоб бог нам не дал пасть Иль вызволил из глубины паденья.

Отчаиваться рано. Выше взор!

Я пал, чтоб встать. Какими же словами Молиться тут? «Прости убийстве мне»?

Нет, так нельзя. Я не вернул добычи.

При мне все то, зачем я убивал:

Моя корона, край и королева,

За что прощать того, кто тверд в грехе?

У нас нередко дело заминает Преступник горстью золота в руке,

И самые плоды его злодейства Ест откуп от законности. Не то

Там, наверху. Там в подлинности голой Лежат деянья наши без прикрас,

И мы должны на очной ставке с прошлым Держать ответ. Так что же? Как мне быть?

Покаяться? Раскаянье всесильно. Но что, когда и каяться нельзя Мучение! О грудь, чернее смерти! О лужа, где, барахтаясь, душа

Все глубже вязнет! Ангелы, на помощь! Скорей, колени, гнитесь! Сердца сталь,

Стань, как хрящи новорожденных, мягкой!

Все поправимо.

Шекспир (Перевод Б. Пастернака)

Сбежать также невозможно. Смерть должна наступить, и тогда начинается либо вечная жизнь в блаженстве, либо мучения. Вечная жизнь! Что такое короткое время жизни по сравнению с вечностью? Быть вечно блаженным; вечно страдать! И в Царство Небесное верят, и в ад верят: в этом и заключается суть.

Поэтому истинное благо человека не может находиться на этой земле. Она заключается в вечной жизни, полной блаженства после смерти, и даже если внутренняя сущность мудрого человека восстает против заповедей религии, они все равно будут соблюдаться: жестокосердный помогает ближнему, скупой дает бедному, ибо все когда-нибудь воздастся

сторицей и тысячекратно.

Если же природный эгоист живет в соответствии с предписаниями религии, то, несомненно, его благосостояние, с учетом всех обстоятельств, возрастает; ведь он верит в бессмертие своей души и имеет вечную жизнь, о которой нужно думать. Но счастлив ли он? Ни в коем случае!

Он враждует с Богом: «Почему я не могу быть благословенным, не усмирив свои порывы? Почему я не могу быть счастливым здесь и там? Почему я должен так дорого покупать блаженную жизнь за могилой? Он постигает меньшее зло, он покупает большее добро, но с обиженным, растерзанным сердцем. Он несчастен на земле, чтобы быть счастливым после смерти.

15.

Если мы оглянемся отсюда на государство и религию и рассмотрим действия, которые, вопреки характеру человека, вынуждаются установленными более сильными мотивами, они несут на себе печать законности, но не имеют моральной ценности.

Теперь вопрос: что такое моральный поступок? То, что оно должно соответствовать изначальным законам государства и заповедям религии, или, другими словами, что оно должно быть законным, в соответствии с государственным и божественным правом, никогда не оспаривалось. Все моралисты согласны с тем, что они должны выполнять ту или иную часть предложения:

Neminem laede; imo omnes, quantum potes, juva, (Всем, сколько можешь, помогай.) Это необратимый критерий. Однако этого, конечно, недостаточно, и для признания морального действия к нему должно добавиться еще одно.

Отсутствие