Хождение по звукам 2.0. 33 истории о популярной музыке: от The Beatles до Билли Айлиш - Лев Ганкин

Пожалуй, как раз в тот период у Stereolab был лучший шанс обрести более масштабную популярность – наверное, не такую, как у главных героев дня, исполнителей брит-попа, но всё-таки. Их сингл «Jenny Ondioline» забрался на 75-е место в английском чарте – не бог весть что, но, тем не менее, довольно заметный успех для ансамбля, привыкшего всё делать на коленке. Увы, оказалось, что у музыкантов просто нет денег на то, чтобы допечатать ещё энное количество экземпляров сингла и таким образом удовлетворить возросший спрос – тираж просто распродали, и на этом история завершилась. Впрочем, ни Тим Гейн, ни Летиция Садье, ни другие участники группы не очень сильно расстроились по этому поводу – да, судя по всему, суперзвездами им было не стать, ну и ладно. Садье говорила, что Stereolab совсем не мечтают повторить путь Pulp, Пи Джей Харви или The Cranberries, быстро поднявшихся из грязи в князи – широкая известность при всех плюсах стреножит, сковывает, прибавляет тебе обязательств.

Безо всяких обязательств Stereolab выпустили три самые лучшие свои пластинки подряд – «Marc Audiac Quintet» 1994 года, «Emperor Tomato Ketchup» 1996-го и «Dots and Loops» 1997-го, после чего в деятельности этих британских экспериментаторов случился первый значительный перерыв. В 1998 году у Летиции Садье и Тима Гейна родился сын Алекс, пришлось брать декретный отпуск – если кому интересно, этому событию в творчестве проекта посвящена композиция с хорошим названием «People Do It All the Time», «Люди всё время это делают», не совсем типичная для Stereolab медленная баллада.

Увы, в 2002-м произошли сразу два события со знаком минус – одно просто печальное, а другое по-настоящему трагическое. Сначала, спустя почти 20 лет после первой встречи, расстались Садье и Гейн – Stereolab продолжали функционировать как группа, но больше не содержали в себе, выражаясь языком времён так милого их сердцам социализма, ячейку общества. А потом Мэри Хансен, спокойно едущую по городу на велосипеде, насмерть сбил мотоциклист – таким образом, ансамбль лишился важной составляющей своего постоянного вокально-инструментального пинг-понга: музыке Stereolab с тех пор будет несколько не хватать и второй гитары, и второго голоса. Вопреки ожиданиям, проект не распался сразу же – альбом «Margerine Eclipse» стал эпитафией покойной соратнице, – но дни его тем не менее были сочтены. Группа просуществовала до 2009-го, после чего музыканты разошлись кто куда. Кстати, Летиция Садье с разными проектами несколько раз бывала в Москве, и мне даже как-то раз довелось с ней пообщаться. Её пыл ничуть не угас – добрую половину интервью Садье рассказывала мне со своими неповторимыми воркующими интонациями о пропасти, которая по-прежнему существует во всём мире между богатыми и бедными.

Финальный совет – если захотите поглубже погрузиться в творчество Stereolab, не ограничивайте себя полноформатными альбомами, постарайтесь отыскать и синглы, и иные короткометражки, где зачастую прячутся их лучшие песни. А если нет ресурса копать так глубоко, то удостоверьтесь, что мимо вас не прошли сборники – такие как «Switched On», «Aluminum Tunes» и «Oscillons from the Anti-Sun». Это более удобный и комфортный способ ознакомиться с этим материалом.

MORPHINE

ТРЕК-ЛИСТ:

1. HONEY WHITE

2. THE SADDEST SONG

3. THURSDAY

4. YOU LOOK LIKE RAIN

5. A HEAD WITH WINGS

6. MARY, WON’T YOU CALL MY NAME

7. WHISPER

8. MURDER FOR THE MONEY

9. THE NIGHT

10. BUENA

11. THE OTHER SIDE

С песней «Honey White» американское трио Morphine однажды попало в мультсериал о «Бивисе и Баттхеде»: дуэт мультипликационных дуралеев упражнялся в остроумии по поводу снятого на него клипа, который в те годы активно ротировало MTV. Это не единственное произведение из мира кино и телевидения, востребовавшее музыку ансамбля: она звучит и в сразу нескольких кинофильмах, от чёрной комедии «Раскрепощение» до эротического триллера «Дикость», или «Озверевшие». Всё это, пожалуй, неудивительно – песни Morphine и в отрыве от видеоряда часто описывают прежде всего именно кинематографическим термином «нуар»: есть в них такая совершенно особенная, стильная, мрачноватая атмосфера. Когда один из лейблов, на которых издавались записи Morphine, спустя несколько лет после того как группа прекратила существование, решил выпустить двойной сборник ауттейков, то первую его половину озаглавил словом «shade», «тень», а вторую – «shadows», «тени». Можно, конечно, сказать, что тем, кто отвечал за эту компиляцию, недоставало воображения, – а можно, наоборот, поаплодировать им за то, что не стали изобретать велосипед и нащупали главное качество, присущее трекам ансамбля: вот эту сумрачность, «ноктюрновость», если позволите мне такой неологизм.

Откуда она берётся и за счёт чего достигается? Ну, фронтмен и идеолог проекта Марк Сэндман, конечно, был большим мастером по части трансляции в музыке пятидесяти, а может быть, и ста оттенков печали – навык, унаследованный им от блюзовых классиков типа Мадди Уотерса, остававшихся для артиста главными музыкальными источниками вдохновения, даже несмотря на то что их основные записи были сделаны в 1950-е годы, а группа Morphine действовала в 1990-е. Впрочем, Сэндман по возрасту значительно превосходил большинство коллег как по локальной бостонской инди-сцене, к которой принадлежали Morphine, так и вообще по поп-музыке 1990-х: на момент образования ансамбля ему было уже под 40. И к слову, это обстоятельство он предпочитал скрывать, довольно бесцеремонно осаживая журналистов, которые слишком подробно интересовались его личной жизнью – наверное, потому что не хотел, чтобы его считали на фоне коллег скучным пенсионером; как ни странно, Сэндман в самом деле грезил славой и небезосновательно полагал, что у сорокалетнего в шоу-бизнесе куда меньше шансов на её достижение, чем у человека, скажем, только-только вступившего в третий жизненный десяток. Однако на деле возраст Марка так или иначе выдавали и его интонация, и манера, и песенные сюжеты – в этом смысле он похож на другого Марка, Нопфлера из Dire Straits, которого мир тоже не знал ни подростком, ни даже молодым человеком, а узнал уже в относительно зрелые годы. И кстати, характерно, что Нопфлер, как и Сэндман, черпал вдохновение из блюза – но на этом сходства, конечно, заканчиваются: инструментально и концептуально музыка Morphine была сделана из другого теста. Что говорить, если Марк Нопфлер был гитаристом-виртуозом – а у наших сегодняшних героев в саунде вообще не было гитар.

В самом деле, полностью самодостаточное звучание Morphine достигается прожиточным минимумом инструментальных средств, в который гитара не входит. Её роль здесь играет саксофон, причём чаще всего баритоновой разновидности – а не тенор и не альт, – кроме того, есть ударные и, наконец, бас самого Марка Сэндмана, который, впрочем, тоже не вполне похож на бас. Начинал Сэндман с инструмента, на котором вообще была всего одна струна, потом их стало две, а к третьему альбому Morphine он соорудил специальную штуковину, которую назвал тритар: дека, к которой присобачена одна басовая струна и две обычных гитарных. Конечно, все эти самодельные звукоизвлекательные приспособления – это яркий пример сэндмановской изобретательности и, главное, его умения малыми средствами добиться больших результатов: собственно, вся музыка Morphine отчасти именно про это. Но у них есть и ещё одно очевидное следствие: благодаря необычному инструментальному составу песни группы приобретают очень узнаваемое, характерное низкочастотное звучание. И сами музыканты неспроста определяли свой стиль как low rock: один из возможных вариантов перевода этого словосочетания – как раз «низкочастотный рок».