Могила моей сестры - Роберт Дугони

– Он умеет владеть собой. – Трейси взглянула на экран телевизора. – Погоди. Это Ванпельт.

Мария Ванпельт стояла на тротуаре около здания Каскейдского окружного суда, и за спиной у нее виднелись бронзовые буквы на песчанике. Дэн сел на кушетку к Трейси, взял пульт и включил звук, когда Ванпельт направилась к ступеням здания суда, рассказывая, как она «раскрыла» историю об участии Трейси Кроссуайт в обеспечении пересмотра дела Эдмунда Хауза.

– Она хочет, чтобы это показалось Уотергейтом[27], – сказал Дэн.

Перед ступенями Ванпельт обернулась к камере. На заднем плане Трейси заметила множество репортерских фургонов, следящих за прилегающей территорией.

– Кажется, здесь судят не Эдмунда Хауза, а весь городок Седар-Гроув. Остается вопрос: что действительно случилось там столько лет назад? Исчезновение дочери выдающегося врача. Тщательные поиски. Драматичный арест выпущенного насильника. Сенсационный суд, который, возможно, посадил за решетку невинного человека. Сегодня вечером никто не может сказать, так это было или нет, но скоро мы все узнаем. Завтра утром я буду там, в зале суда, и буду держать вас в курсе событий дня.

Ванпельт еще раз оглянулась на здание суда, и передача закончилась. О’Лири снова выключил звук.

– Похоже, ты сумела сделать то, что никому не удавалось.

– Что такое?

– Снова сделала Седар-Гроув значительным. Его упоминают во всех новостных передачах и во всех главных газетах страны, а также, мне говорили, все отели от Седар-Гроува до здания суда полностью забиты. Люди сдают комнаты в своих домах.

– Думаю, она сделала для этого больше, чем я, – сказала Трейси, имея в виду Ванпельт. – Впрочем, она не права в том, что суд был сенсационным. Помню, что он был чуть ли не скучным. Вэнс Кларк был методичен и утомителен, и я вспоминаю Деанджело как компетентного, но подавленного адвоката, как будто он уже смирился с результатом.

– Может быть, так оно и было.

– Фактически я помню странную отрешенность всего города, как будто никто не хотел там быть, но чувствовал обязанность присутствовать. Я часто гадала, был ли и мой отец как-то причастен к этому, не звонил ли он кому-нибудь, чтобы судья и присяжные увидели, как поддерживают Сару и как это преступление сказалось на всем городе.

– Будто он хотел, чтобы у присяжных не было колебаний при вынесении приговора Хаузу.

Трейси кивнула.

– Он не верил в смертный приговор, но хотел пожизненного без права освобождения. Я помню это. Но он казался еще более отрешенным, чем кто-либо.

– Как это?

– Мой отец все записывал. Помню, он записывал даже случайные телефонные разговоры. Во время суда он держал на коленях блокнот, но не записал ни слова.

Дэн посмотрел на нее.

– Ни слова, – повторила она.

О’Лири провел рукой по отросшей за день щетине на подбородке.

– Как ты держишься?

– Я? Прекрасно.

Он, казалось, обдумывал ее ответ.

– Ты никогда не расслабляешься, вечно настороже, верно?

– Я не настороже.

Она пошла в кухню и убрала со стола коробки, освобождая место, чтобы можно было работать.

Дэн прислонился к стойке, наблюдая за ней.

– Трейси, ты говоришь с парнем, который был настороже два года, чтобы никто не увидел, как моя бывшая жена ранила меня.

– Думаю, нам надо сосредоточиться на деле, а психоанализом Трейси займемся в другое время.

Он оттолкнулся от стойки.

– Ладно.

Она поставила коробку.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала, Дэн? Хочешь, чтобы я сломалась и расплакалась? И что хорошего из этого выйдет?

Он шутливо поднял руки, сдаваясь, выдвинул свой стул из-за кухонного стола и сел.

– Я просто подумал, что если поговорить, будет легче.

Она шагнула к нему.

– Поговорить о чем? Об исчезновении Сары? О том, как мой отец засунул в рот ствол дробовика? Мне не нужно об этом разговаривать. Я пережила это.

– Я всего лишь спросил, как у тебя дела.

– А я ответила, что прекрасно. Хочешь стать моим психиатром?

Он прищурился.

– Нет, не хочу. Не хочу быть твоим психиатром. Но я хочу снова стать твоим другом.

Его ответ застал ее врасплох. Она подошла к нему.

– Почему ты это сказал?

– Потому что я чувствую себя твоим адвокатом, и это вызывает во мне этическую неразбериху. Скажи откровенно: ты бы пришла ко мне тогда, если бы на Сариных похоронах я не сказал, что стал юристом?

– Это нечестно.

– Почему?

– Потому что это личное.

– Знаю. Это ты тоже прояснила. – Он открыл ноутбук.

Трейси пододвинула свой стул поближе к нему и села. Она знала, что этот момент настанет – момент, когда они попытаются выяснить отношения; просто ей казалось, что это будет вечером накануне слушаний. Но это случилось теперь, и она не видела причины оставить это невысказанным и незавершенным.

– Ни из-за кого другого я бы не осталась в Седар-Гроуве, Дэн. Только из-за тебя. Мне не хотелось снова быть в этом городе.

Не глядя на нее, он стучал по клавиатуре. Потом выпрямился.

– Я просто хочу, чтобы с этим было покончено, – сказала она. – Ты ведь можешь это понять? Когда это закончится, я смогу двигаться по жизни дальше, по всей моей жизни.

– Конечно, могу. Но, Трейси, я не могу гарантировать тебе, что это случится.

В его словах звучал нехарактерный надрыв, и она поняла, какой стресс переживает и Дэн. Он слишком хорошо переносил его, и Трейси забыла, что завтра утром он войдет не просто в зал суда, а в зал, наполненный враждебно настроенной публикой и журналистами, и сделает это ради подруги детства, которая двадцать лет добивалась этого момента.

– Извини, Дэн. Я не хотела оказывать на тебя ненужного давления. Я знаю, какой это будет стресс, особенно когда ты снова живешь здесь. И знаю, что нет никаких гарантий.

Он не повышал голоса.

– Судья Мейерс может отказать Хаузу в повторном суде. А может удовлетворить его просьбу. В любом случае ты можешь узнать о том, что случилось, больше, чем знаешь сейчас.

– Это не так. Слушания выявят нестыковки. Публика узнает то, что я и так знала все эти годы: что все было не так, как казалось во время первого суда.

– Я беспокоюсь за тебя, Трейси. Что ты предпримешь потом? Что, если ты по-прежнему не сможешь никого убедить продолжить расследование?