Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда - Дэвид Грэбер

Я подозреваю, что Энни не просто права; она описывает необычайно показательный пример того явления, которое на самом деле весьма распространено. Энни была убеждена не только в бессмысленности собственной работы, но и в том, что ее компания в целом не должна существовать. В лучшем случае это была работа костыльщика в гигантских масштабах – частичное решение проблем, созданных американской системой здравоохранения, печально известной своей дисфункциональностью. Но, конечно, никому не разрешалось обсуждать такие вопросы в офисе. В офисе никому не разрешалось вообще ничего обсуждать. Физическая изоляция дополнялась изоляцией социальной. Каждый был вынужден стать небольшим пузырем для самого себя.

В таких небольших группах с выраженным неравенством могут происходить странные вещи. В 1960-е радикальный психоаналитик Эрик Фромм впервые предположил, что «несексуальные» формы садизма и некрофилии пронизывают повседневную жизнь в крайне пуританских и иерархических средах[109]. В 1990-е социолог Линн Чансер соединила эти идеи с идеями феминистского психоаналитика Джессики Бенджамин и разработала теорию «садомазохизма в повседневной жизни»[110]. Чансер обнаружила, что, в отличие от представителей настоящей БДСМ-субкультуры, которые полностью осознают, что они играют в выдуманные игры, предположительно «нормальные» люди в иерархической обстановке часто застревают в некой патологической разновидности тех же садомазохистских отношений. «Нижний» отчаянно борется за признание, которое по определению никогда не сможет получить, а «верхний» идет всё дальше и дальше, чтобы доказать, что он доминирует, хотя это в конечном счете ложь и оба участника об этом знают. Если бы «верхний» действительно был таким всемогущим и уверенным в себе хозяином, каким он притворяется, ему не пришлось бы идти на такие дикие меры, чтобы добиться признания своей власти над «нижним». И конечно, существует еще одно, самое важное, различие между выдуманной садомазохистской игрой (люди, которые этим занимаются, в самом деле называют это игрой) и ее несексуальным воплощением в реальной жизни. В игровой версии все параметры заранее определяются по взаимному согласию; обе стороны знают, что игру можно прекратить в любой момент, просто назвав заранее оговоренное стоп-слово. Например, просто скажи «апельсин», и твой партнер сразу же перестанет капать на тебя горячим воском и превратится из порочного маркиза в заботливого человека, который хочет убедиться, что не причинил тебе вреда. (На самом деле можно утверждать, что удовольствие «нижнему» приносит во многом именно осознание того, что он может по своей воле совершить это превращение[111].) Именно этот аспект отсутствует в садомазохистских ситуациях в реальной жизни. Ты не можешь сказать «апельсин» своему боссу. Руководители никогда не обговаривают заранее, каким образом работников можно и нельзя наказывать за разные виды проступков. Даже если работнице, как в случае с Энни, делают выговор или унижают ее иным образом, она понимает, что ничего не может сделать или сказать, чтобы это остановить: нет никакого стоп-слова, кроме, возможно, «я увольняюсь». Однако если работник произнесет эти слова, то он не просто прекратит унижения – он разрушит сами рабочие отношения. Вполне возможно, это приведет к тому, что ему придется играть в совсем другую игру, в которой ты отчаянно рыщешь в поисках какой-нибудь еды или ищешь деньги, чтобы тебе не отключили отопление.

Я считаю, что сама бессмысленность бредовой работы приводит к усилению садомазохистского элемента, который потенциально всегда присутствует в иерархических отношениях. Иногда этого не происходит: некоторые руководители великодушны и добры. Но если нет ощущения общей цели, если нет никакой причины верить, что действия коллектива улучшают жизнь тех, кто находится за пределами офиса, или вообще оказывают на них хоть какое-нибудь заметное влияние, то не остается ничего, кроме офисной политики, и потому все мелкие унижения и обиды, вся тоска и жестокость офисной жизни будут усугубляться.

Многие, подобно Энни, были в ужасе от того, как это воздействовало на их здоровье. Подобно тому как узник в одиночной камере неизбежно начинает страдать от поражения мозга, рабочий, лишенный всякого ощущения цели, часто испытывает умственное и физическое истощение. В главе 2 мы встретили Нури, который исправлял код за безграмотным психологом из Вены. Он вел что-то вроде дневника, где записывал впечатления от каждой своей бредовой работы и описывал то воздействие, которое она оказывала на его разум и тело: