Однорукий аплодисмент - Энтони Берджесс

– Дело вот в чем, – говорю я, – что делать с трупом бедного Говарда? – Странно, Говард там мертвый лежал на полу, а я как бы не могла чувствовать никакой жалости или еще чего-то, хотя знала, это придет попозже, когда уберется с дороги этот самый труп. – Мы просто не можем оставить этот самый труп вот так вот тут лежать, – говорю я. А Ред сказал:

– Уволь меня от этого, меня это никак не касается, я ни с ним, ни с какой его частью не хочу иметь никакого дела, я просто хочу избавиться от всего этого.

Теперь мои мозга работали очень быстро, очень трезво, рехнуться можно, старики, вот глупый старый идиот, и поэтому я говорю:

– Весь тот самый колун сплошь в твоих отпечатках, причем ты не знаешь, где тот самый колун.

И он говорит:

– Где он, где, что ты с ним сделала, куда ты его спрятала?

– Тут, на кухне, – говорю я, – и пока ты его будешь искать, я просто пойду приведу того легавого. Правда, будет мило: ты стоишь на коленках и ищешь колун, а легавый заходит и видит вот этот вот мертвый труп и тебя, когда ты весь вот так вот трясешься? Ну что, – говорю я, – прямо атас, старик. – Глупо с моей стороны. Ред, как видите, на самом деле вовсе умом не блистал. Он был хорош в постели, и все, но, по-моему, надо быть благодарным за небольшие милости. – У меня есть чековая книжка, – говорю я, – вся с подписями Говарда. Если я в понедельник утром пойду в банк, то смогу взять те самые пятьдесят с чем-то тысяч монет, правда?

– Сколько? – сказал Ред.

Мне пришлось ему снова сказать.

– А, – говорю, – «Дейли уиндоу» ведь не успеет со своим чеком, правда? Они немножечко расстроятся, но чего у тебя никогда не было, того тебе не потерять, кстати, это ко всем относится.

– Мне все это нисколько не нравится, – сказал Ред.

– Понравится, – говорю я. – И на самом деле нечего себя в чем-то винить. Говард денег своих не хотел, он хотел умереть. Так что в чем-то винить себя нечего.

– Что ты собираешься делать? – спросил Ред.

– Можем за границу уехать, – говорю я, – и взять с собой Говарда. У меня есть милые новые чемоданы. Есть очень милый большой сундук, которым мы никогда не пользовались. Говард может туда поместиться. То есть пока не окоченел. – Я все проделала просто атас, это в самом деле единственное выражение, которое можно придумать.

– Мне все это нисколько не нравится, – опять сказал Ред.

– Ох, хватит, – говорю я.

Теперь я в самом деле взяла верх. Я в самом деле командовала, и мне вполне это нравилось. Только хотелось бы, чтоб дела двигались чуточку побыстрее, ведь завтра воскресенье, когда все закрыто. А потом, этот дурак Говард пригласил Миртл с Майклом на чай. Ну, они не придут. Идея была не моя. Завтра утром пойду первым делом, скажу, будто Говард уводит меня на весь день типа развлечься после моего дня рождения, а они могут прийти на чай как-нибудь в другой раз. «Ох, бедный глупый Говард», – все время думала я потом, когда мы с Редом запихивали его в тот самый милый большой сундук, крытый свиной кожей. Он очень даже мило вошел, сложенный вдвое, конечно.

Смухлевать с паспортом на самом деле не так уж и трудно. Своего рода счастье, что мы с Говардом ездили не по двум отдельным паспортам. Вот что мы тогда сделали: получили один, на самом деле на Говарда, с двумя нашими фотографиями на одной странице, я, как жена, или femme,[22]обе припечатанные печатью Министерства иностранных дел, только на фотографию Говарда пришелся очень маленький кусочек кривой от того самого овала, внутри которого лев с единорогом и надпись «МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ». Поэтому Реду было на самом деле не трудно сделать фото па паспорт (готово в твоем присутствии) в понедельник у Билби и вклеить его в паспорт Говарда на страницу 3, сначала, конечно, содрав фотографию Говарда. В любом случае, это все равно только чтоб переехать капал, никто не собирается слишком близко разглядывать, а описание на странице 2 не слишком-то определенное, у Реда в любом случае темноватые волосы, как у Говарда, а также тот же возраст, и он только немножечко меньше ростом.

У меня было немножко проблем в банке утром в понедельник, не столько проблемы по-настоящему, сколько небольшой всеобщий переполох, потому что я хотела снять так много денег. Но везде были подписи Говарда, от этого никто не мог отмахнуться, это было не их дело, это были деньги Говарда, а теперь мои по справедливости. Мне пришлось повидать менеджера и объяснить, что мы опять собираемся за границу, а он говорит, что ему все это в самом деле не нравится, обналичивать такой крупный чек, а я говорю, не его это дело, я беру па себя всю ответственность. Тогда он говорит, что надеется, мне известны правила насчет вывоза денег, а я говорю, что про это все знаю, а потом меня осенило, и я говорю, эти деньги на приобретение драгоценностей и поэтому Говард мне все предоставил. Ну, после всей суеты, и мычанья, и вздохов все это очутилось в моем в чемодане из свиной кожи. Так что «Дейли уиндоу» не получит ни пенни.

Когда буду во Франции, напишу муниципальной жилищной комиссии, или как ее там, и скажу, дом нам больше не нужен, мы теперь собираемся с мужем жить за границей, а с ТВ, с мебелью и со всем прочим пускай делают что хотят, может быть, отдадут престарелому пенсионеру или кому-то, кому оно нужно. Говарду это понравилось бы. Практически все прочее, включая колун для угля, я уложила в желтый баул, а Ред взял чемоданы Говарда, а также его одежду, которая вполне сносно ему подошла. Идея была на минутку заехать в Париж, потому что Ред сказал, что Париж хорошо знает и хорошо говорит по-французски, а потом где-нибудь найти виллу или еще что-нибудь. Так или иначе, он сам неплохо управился, позвонил по телефону в «Континентал транкс», заказал по-французски номер в отеле, который назывался «Сюперб» или как-то там еще, для месье и мадам Ширли. «Британские железные дороги» без всяких проблем забрали багаж, хотя попотели над сундуком с бедным Говардом в нем. Тот сундук был в багажном отделении, когда мы ехали в Фолкстон, и с нами на борту парома, когда переплывали канал, причем меня очень тошнило.

В Булони во Франции багаж наш, похоже, таможенников не очень интересовал, и Ред отпустил про сундук шутку, сказал, будто в нем мертвый труп, над чем все хорошо посмеялись. Мертвому трупу бедного Говарда было всего несколько дней, погода была очень холодная, конец января, но по-прежнему оставался вопрос, как избавиться от него таким образом, чтоб никто не заподозрил, а Ред говорил, быть во Франции не совсем значит быть за границей, так как тут теперь Интерпол, Скотленд-Ярд кругом связан с Сюрте, и так далее. Поэтому, говорил он, нам надо быть осторожными.

Мне Париж понравился по-настоящему, магазины и тому подобное, хотя было очень сыро и холодно, Ред немножко вернулся в свое старое настроение и был очень любящим. Он начинал понимать, что нам не в чем себя обвинять, а моя совесть вполне чиста, оставался лишь один вопрос насчет того самого трупа бедного Говарда. Он был там, в сундуке, в нашем номере отеля, и как бы казалось не совсем прилично быть там вместе с Редом и с Говардом, пусть уже и не живым. Мы передумали всякие вещи, типа поджечь отель, но это как бы казалось нечестным. И однажды Реда осенила идея, которая вроде бы могла сработать. Он сказал: