Вам меня не испугать - Дженнифер МакМэхон

– Извини, что не позвонила. Просто я слишком сильно выложилась, когда пыталась разобраться в этом проекте. Заходи, – добавила Реджи и открыла дверь.

Лен последовал за ней на кухню. Реджи налила себе стакан воды и залпом выпила его.

– Как оно было в Уорчестере? – спросил Лен.

– Тяжело, – ответила Реджи и рукавом утерла пот со лба. – Как выяснилось, я не особенно много смогла сделать, так что пришлось вернуться.

Она поставила стакан и пошла к Лену, думая о том, что секс может оказаться именно тем, что ей сейчас нужно, чтобы избавиться от гнетущего настроения, которое сковывало ее.

– Это плохо. – Голос Лена звучал непривычно жестко. – Когда ты вернулась?

– В воскресенье вечером, – призналась она. – Мне правда жаль, что я не позвонила. Мне нужно было после поездки привести в порядок голову, и я хотела немного продвинуться вперед с идеей спирального дома. Ты знаешь, как я не люблю, когда проект вдруг зависает в воздухе.

Она наклонилась вперед и прикоснулась к его груди, потом провела пальцами вверх по шее до того места, где начиналась жесткая щетина.

– Реджи, – тихо сказал он. – Я знаю, где ты была. Я знаю, что произошло.

– Что? – Реджи отдернула руку.

– У нас здесь тоже есть выпуски новостей. Ты правда думала, что я ничего не узнаю? Господи, да я видел твою фотографию с матерью. Это было во всех газетах: последняя жертва Нептуна спустя много лет обнаружена живой. Почему ты мне не сказала? – Его голос казался слегка придушенным, как это бывало, когда он старался обуздать свои чувства.

– Вот дерьмо. – Реджи вздохнула. – Я… Я в самом деле не знаю.

– Ну да, – презрительно бросил Лен.

– Возможно, ты прав, – сказала она. – Наверное, это потому, что мои Солнце и Луна воюют друг с другом, а Нептун в двенадцатом доме подталкивает меня к самоизоляции?

Она с надеждой взглянула на него.

– Ты ведь не веришь в это, – сказал Лен. – И даже если бы верила, то никакие запоры в твоей натальной карте не оправдывают того, что ты относишься к любимым людям, как к грязи.

Ей словно дали пощечину.

– Когда я относилась к тебе, как к грязи?

– Ты лгала мне, Реджи. Если бы я имел для тебя какое-то значение, ты рассказала бы мне о своей матери.

– Разумеется, ты много значишь для меня! Господи, Лен, как ты можешь говорить такое?

Стук сердца пробивался в горло, и слова «прости меня» застряли там, пока Реджи не проглотила их.

– Я больше так не могу, – безжизненным голосом сказал Лен и медленно попятился, словно его ноги стали чрезвычайно тяжелыми. Он вышел из дома и тихо закрыл за собой дверь.

Реджи чувствовала себя застывшей и онемевшей; холодный пот на теле бросал ее в дрожь. Что за чертовщина происходит?

– Лен! – позвала она. – Лен, подожди!

Двигатель его автомобиля заработал, и этот звук подтолкнул ее к действию. Она пробежала по комнате, распахнула дверь и кинулась на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть удаляющиеся габаритные огни его автомобиля.

– Лен! – закричала Реджи вслед, но Лен не замедлил хода. – Вот дерьмо! – снова воскликнула она и хлопнула ладонью по дверному косяку. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо! – Реджи била снова и снова, пока рука не покраснела и не разнылась.

«Тебе нужно что-нибудь острое», – услышала Реджи тихий внутренний голос.

В доме зазвонил телефон. Она поспешила на кухню, чтобы ответить на звонок, внезапно забеспокоившись, что это может быть Лорен с новостями насчет Веры: «Твоей матери вдруг стало хуже, а тебя не было рядом». Или, возможно, даже Нептун: «Я вернул ее тебе, а ты сбежала, как бесхребетная, бессердечная девчонка».

– Алло? – сказала Реджи, едва не задохнувшись и придерживая телефон возле уха болезненно пульсирующей рукой.

– Реджина?

У Реджи комок подступил к горлу. Это была Лорен. Реджи затаила дыхание и стала ждать, приготовившись к худшему.

Лорен молчала.

– С мамой все в порядке? Что-то случилось?

Реджи услышала, как тетя тяжело дышит в трубку. Каким-то образом отчаяние Лорен передалось Реджи.

– Он вернулся, – наконец сказала Лорен. – Нептун. Сегодня утром он оставил еще одну руку на крыльце полицейского участка.

– Что?

Это казалось бессмысленным. Прошло двадцать пять лет.

– Тара, – прошептала Лорен. – На этот раз он забрал Тару.

До этого Реджи лишь дважды приходилось бывать в полицейском участке. В первый раз, вскоре после того, как она потеряла ухо, Лорен оставила ее на скамье в холле с книжкой-раскраской и набором сломанных или высохших фломастеров. Когда Лорен вернулась, с Реджи была Вера, немного хромавшая и с расплывшимся макияжем.

– Вот идиоты, – фыркнула Вера. – Я подам в суд на полицию за жестокое обращение. Они не имели права задерживать меня! Если они хотя бы минуту подумали своими куриными мозгами…

Лорен убийственным взглядом заставила ее замолчать.

Потом они вернулись в «Желание Моники», не обменявшись ни словом, а на следующее утро Вера ушла еще до завтрака.

Второй раз случился во время «ознакомительного визита» во втором классе средней школы, и Реджи приложила все силы, чтобы забыть об этом. Но теперь, когда она ощущала запах натирки для пола и слушала жужжание голосов в полицейских рациях, прошлое вернулось к ней, как удар под ложечку.

Она вспомнила офицера с нежным лицом, который проводил экскурсию и напоминал ей Джон-Боя Уолтона[20]. Когда он спросил, кому хватит смелости посидеть взаперти в камере для задержанных, пока учитель отведет остальных в диспетчерскую, Реджи подняла руку, горя желанием доказать свою храбрость. Офицер запер за решеткой ее и четырех одноклассников. Там была деревянная скамья, прикрученная к стене, раковина и металлический туалет без сиденья. Внутри так сильно воняло аммиаком, что у Реджи першило в горле. Потом Джон-Бой пропал, радостно позвякивая ключами. Прошло несколько минут. Дети стали звать офицера, но он не возвращался. Реджи ужасно хотелось писать, но она не могла сидеть над сортирным сливом перед другими школьниками.

Сначала было весело. Они трясли решетку, говорили о том, как вырвутся на свободу, и поддразнивали друг друга, выдумывая преступления, совершенные плохими парнями, которых держали здесь. Но настроение постепенно изменилось, и на всех пятерых опустилось испуганное молчание. Наконец один из мальчиков произнес замогильным голосом: