Месье, сделайте мне больно - Жан-Пьер Гаттеньо

– И кем-нибудь другим оказался я! Вы избавились от нее, отослав ее на мою кушетку.

– Я понимаю вашу реакцию, Мишель, но виноват не только я. Вы тоже несете ответственность за то, что произошло.

– Я! Почему это?

– Вы пришли ко мне на анализ как раз в тот момент, когда я задавался вопросом, к кому ее определить. Я подумал о вас и сказал себе, что после нескольких сеансов вы от нее откажетесь. Это было бы самое логичное поведение. К моему большому удивлению, вы этого не сделали. Такого я не предвидел. Я постоянно заблуждался насчет Ольги, и, надо полагать, в вас я тоже ошибся. Несмотря на неприятности, которые она вам причиняла, вы продолжали ее принимать. Что я мог с этим поделать?

Мне нечего было ответить. Он не ошибался. Вопреки всему, что я знал о ней, я продолжать принимать эту женщину.

– Вы могли бы рассказать мне, что она была вашей пациенткой.

– Зачем? Она вам ничего об этом не сказала. Ольга Монтиньяк или кто-то другой, в нашем ремесле существует своя деонтология, действительная для всех.

– После того, что вы только что сделали, неуместно говорить о профессиональной этике. Почему вы действовали таким образом? Хотели знать, как проходили мои сеансы с Ольгой?

– И это тоже, – согласился он. – Хотя официально она ходила на психоанализ к вам, Ольга регулярно меня навещала. Ей доставляло удовольствие рассказывать мне, что делалось у вас на кушетке. Мне следовало бы выставить ее за дверь, но я, как и вы, не смог этого сделать. Эта женщина обладала необыкновенной способностью пользоваться слабостями других людей, чтобы вмешиваться в их жизнь. Немного похоже на ситуацию с ювелирным Бернштейна, несмотря на все опасности, она все равно туда возвращалась. Вы об этом знаете. Я сказал себе, что это любопытный опыт – правда, не совсем общепринятый – знать точку зрения терапевта и его пациентки. И еще я подумал, что это не продлится долго, что после того, как Ольга вас покинет, ваш анализ со мной станет, скажем, более обычным. Этого не случилось, и я не решился сказать вам, что происходит.

– А эта история с ключом? – спросил я. – Она сделала дубликат для своего мужа. Вы знали, что он приходил шпионить в зал ожидания. Они насмехались надо мной, а вы пустили все на самотек.

– Вы ошибаетесь, Мишель, когда я увидел, что все зашло слишком далеко, то попросил Ольгу покончить со своими чудачествами. Но она меня не послушалась: получала от этого слишком большое наслаждение.

– Вы, я полагаю, тоже.

Он еще раз опустил глаза на носки своих ботинок.

– Я всегда думал, Мишель, что ничто никогда не бывает окончательным, что всегда можно открыть в себе что-то новое, о чем даже и не подозревал. Мне скоро восемьдесят, это почтенный возраст, не так ли? Однако даже в мои годы жизнь может сыграть с человеком странную шутку. Я считал себя ученым, интеллектуалом, желающим продвигать дело, которому посвятил жизнь, И вот, общаясь с Максом и Ольгой, я поддался их безумию, оказался неспособным занимать место, которое всегда считал своим, – место психоаналитика. Ольга рассказывала мне, что происходило у вас в кабинете. Она обожала, когда Макс присутствовал на сеансах. Но вы тоже не совсем чисты. Казалось, у вас была склонность спать все чаще и все дольше, настолько, что можно было бы задаться вопросом, а не получаете ли вы удовольствие от этой ситуации.

У меня было желание послать его подальше с его толкованиями, но я предпочел слушать дальше.

– Чем больше проходило времени, тем больше я втягивался в игру. Как если бы это я дергал их всех за ниточки. На самом деле ничего подобного. Я понял это, когда рассказы Ольги стали расходиться с вашими. Это началось в тот самый момент, когда у Макса появились неприятности. Он лишился своей политической поддержки, следователь получил полную свободу действий, чтобы отправить его в тюрьму. Ольга предупредила меня, что он планирует бежать за границу и собирает для этого средства. Шесть или семь миллионов, возможно, больше. У меня были причины ей верить. Несколькими днями раньше банк сообщил мне об изъятии значительных сумм со счетов Аналитического кружка. В ближайшем будущем мне грозило оказаться в еще более трудном финансовом положении, чем до встречи с Максом. Чтобы расплатиться с долгами, которые он сделал, мне пришлось бы продать все: помещения, журнал, образовательный центр. Но и этого ему было мало, и, как только проведут расследование в бухгалтерских документах Макса, я рискую быть обвиненным в пособничестве: в злоупотреблении общественным имуществом. Следовало спасти хотя бы меблировку. Я предложил Ольге забрать эти деньги, пообещал ей поделить их поровну. Она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что уже сговорилась с вами.

– И вы ей поверили! – воскликнул я. – Для такого опытного психоаналитика, как вы, это был неумный поступок. Вы только что сказали, что поддались безумию Макса, Вы даже переняли его ценности! Вас послушать, так вокруг одни только махинации, ложь, ловушки и компаньоны, от которых избавляются. А ведь было время, когда вы говорили вояке-фашисту: «Все, что я могу для вас сделать, старина, это помочь вам умереть достойно».

– И здесь вы тоже ошибаетесь, Мишель. Я не доверял Ольге. Был убежден, что вы в этом деле ни при чем.

– Откуда тогда вам пришла мысль, что эти деньги находятся у меня?

– Я пошел к Максу, чтобы обсудить дела. Я не хотел оказаться в заднице, когда он сбежит за границу. Он был в ярости. Семь миллионов исчезли. «Они были в сейфе! – орал он. – Эта дрянь их стащила! Я в этом уверен. Она способна похитить даже сокровища Ватикана!» Тут он обвинил меня в том, что я был ее сообщником. Мне не удалось его разубедить, но внезапно я подумал о вас: Макса обворовали, Ольга мертва, а вы могли забрать эти деньги. Это казалось маловероятным, но я решил попытать счастья – результат вы видели, – добавил он, показывая мне на оружие, лежащее в изножье кушетки.

– Может, Макс солгал вам, чтобы не делиться.

– Нет, я уверен, что деньги взяла Ольга. Где она их спрятала? Мы этого, возможно, никогда не узнаем. Она унесла свой секрет на Пер-Лашез.

Внезапно меня озарила догадка. Я подумал о человеке, который спорил с Максом на авеню Монтеспан.

– Когда вы были у Макса? – спросил я.

Его лицо окаменело.

– Какая разница? – сказал он.

Затем снял плед и поднялся. Он был ужасно худым. Одежда болталась на нем, словно за несколько дней он потерял половину веса. Ему даже трудно было держаться на ногах.

– На этом лучше остановиться, Мишель. Сеанс окончен, ваш анализ, полагаю, тоже. Во всяком случае, со мной. У нас больше не будет возможности увидеться. На этот раз это окончательно.

Он проводил меня до выхода и пожал мне руку.

– Вы сейчас вспомнили, – сказал он, – про мои отношения с тем солдатом. Это все прошлое, Мишель. Я провел жизнь, слушая других, изучая их желания и свои собственные. Пациенты находили ответы, если могли, и уходили проживать свою жизнь в другом месте. Я же оставался приклеенным к своему креслу, с вопросами, с которыми больше не знал, что делать, в основном с вопросами без ответов. В нашем ремесле не доверяют ответам. Коллеги даже кичатся тем, что их нет. Со временем начинают верить в то, что правда, которую мы ищем, заключается в молчании, или даже что она не существует, что, возможно, это всего лишь фантазм, который каждый мастерит по-своему, чтобы только это выглядело убедительно. Идут по миру как сомнамбулы. Тем, кто прошел через психоанализ, время от времени удается открыть глаза. Вы мне скажете, что так и должно быть, и не ошибетесь…