Герцог Бекингем - Серж Арденн

– Его Величество Людовик Тринадцатый, по милости Божьей король Франции повелевает – Его Высокореосвященству Жану Арману дю Плесси, герцогу и кардиналу де Ришелье, незамедлительно явиться в Луврский дворец.

Строго соблюдая все соответствующие, сей церемонии процедуры, что, пожалуй, является главнейшей и единственной задачей королевского герольда, он не на мгновенье, не расставаясь с чопорностью, с почтением раскланялся и, чеканя шаг, удалился.

В это же самое время, в королевском дворце, Людовик, уже оповещенный утомительной докладной запиской де Тревиля, пришедшей так некстати, о непозволительных вольностях кардинала, беседовал с пажом по имени Баррада, которого особо выделял из своего многочисленного окружения, так называемых «друзей по охоте». В просторных покоях, где сверкало множество свечей, наполняя пространство мягким тёплым светом, у покрытого вышитой серебром и лазурью скатертью стола, стоял король, держа за руку восемнадцатилетнего юношу.

– Нет Луи, я хочу присутствовать при экзекуции, которую ты уготовил этому противному кардиналу.

Ласково произнес паж, накручивая на палец локон цвета спелого каштана.

– Видишь ли, это дело государственной важности…

– Ну, Луи… ну позволь…

В углу комнаты, за высокой спинкой сафьянового диванчика, послышался шорох, и всклокоченная голова л'Анжели, показалась над искусной резьбой.

– Послушай, Луи, сегодня весьма подходящий день, ты не находишь?

Устало потирая глаза, вымолвил шут, которого оторвали ото сна. Вопрос заставил изумиться короля.

– Удачный день?! И для каких же подвигов, бездельник, ты находишь его удачным?

– Для триумфа твоей глупости, вот для чего. Ведь тебе не терпится добавить ко вздору, переполняющему твою венценосную голову, словно пенистый эль кабацкую кружку, ещё и бредни твоего дружка, который толкает на безумие, даже не удосужившись подумать, я уж не говорю о том чтобы побеспокоиться, о репутации монарха!

Он почесал затылок и добавил:

– Хотя нет, о чём это я, пожалуй, слово «думать» упоминать рядом с именем твоего любимца, ещё больший грех, чем те забавы коими вы развлекаетесь по ночам.

Глаза пажа зажгло неистовство, вырвавшееся наружу возгласом:

– Хватит болтать, дурак! Пошел прочь!

– Нет-нет месье, вы снова всё перепутали, как раз, если удалюсь я, здесь и впрямь останутся одни дураки.

Он равнодушно смерил юношу взглядом.

– Видите ли, мессир, там, куда направляется наш Людовик, ему в помощь непременно потребуется светлая голова разумного советника, именно поэтому нам с вами там появляться нет резона. Мне, потому, что своей болтовней я раздражаю советников Его Величества, а вам… вам потому, что вашу голову Луи ценит горазда меньше, чем некоторые иные части вашего прекрасного тела. И это смею заметить справедливо, ведь, он знает цену и тому и другому.

Последние слова л'Анжели лишили пажа остатков терпения.

– Я убью его!

Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы в опочивальню, в этот миг, не вошел доверенный камердинер короля, господин Шарль Эме Ла Шене. Барада осознав, что его просьба осталась без внимания, словно капризный ребенок бросился к кровати, уткнувшись лицом в подушку, что не помешало Ла Шене объявить:

– Ваше Величество, вас ожидают герцог Д'Эпернон и капитан королевских мушкетеров, граф де Тревиль.

– Д'Эпернон?! А этому старому стервятнику чего от меня понадобилось?

Произнес король, будто обращаясь к самому себе. Но вопрос как шальная пуля, отрикошетил в уши Ла Шене, который словно драгоценный дар подхватил его, не замедлив с ответом:

– Его Светлость присоединились к Его Сиятельству уже в Лувре, после короткого разговора в приемной.

Объяснения камердинера вызвали улыбку на лице л'Анжели.

– Ты прав Луи, если капитан, всё же предпочитает свежую кровь, то герцогу, несомненно, по вкусу падаль. Учуяв столь желанную жертву как Ришелье, каждый из них не применит оторвать свой смачный кусок.

С укором взглянув на шута, Людовик обратился к камердинеру.

– Пригласите их в оружейный кабинет.

На ходу поправляя удлинённый камзол, Людовик направился к распахнутым перед ним дверям, куда вслед за государем устремились л'Анжели и Ла Шене.

– Не грустите месье, луче отправляйтесь в манеж, порезвитесь, поиграйте в мяч.

С улыбкой обратился шут к Барада, едва успев уклониться то брошенной вслед подушки. Оказавшись в просторной зале, украшенной великолепными шпалерами, заточенными в массивные золоченые рамы, и уставленной изысканной мебелью, Людовик подошел к зеркалу. Он пригладил крошечным гребешком тонкие усы и бородку, любуясь и разглядывая своё новое платье с тщательностью придирчивого портного. Плюхнувшись, в кресло, затерявшееся в углу комнаты, и утонувшее в роскошных бежевых драпировках, л'Анжели, устало вытянув ноги, промолвил:

– Ты выглядишь блестяще Луи, словно Марк Антоний в канун битвы при Акциуме1.

Метнув в шута недовольный взгляд, Людовик беззлобно произнес:

– За подобные сравнения тебя следовало бы выпороть.

Он подал знак камердинеру, после чего тот вышел. Распахнулась створка двери и перед королем предстали граф де Тревиль и герцог д’Эпернон.

На последнем, сем почтенном господине, что несомненной является целой эпохой Дворовых интриг, нам хотелось бы остановить ваше внимание, так как пройти мимо столь значимой особы не представляется возможным, к тому же ему отведена, весьма немаловажная роль в нашем повествовании. Итак, Жан-Луи де Ногаре, герцог д’Эпернон является представителем древнего и славного гасконского рода, что берёт своё начало, ещё с альбигойских войн. Среди предков сего родовитого дворянина, следовало бы, прежде всего, непременно упомянуть Гийома де Ногаре2 – советника и хранителя печати французского короля Филиппа IV Красивого, который, в начале XIV века, расправился с орденом Тамплиеров, о чём как вы помните, говорилось в предыдущих главах нашего описания, и на что хотелось бы обратить внимание уважаемого читателя.

В ранней молодости Жан-Луи де Ногаре оказался при дворе Генриха III Валуа, известного своей неприязнью к женщинам, общества которых не выносил, от того окружившего себя молодыми мужчинами, которых было принято называть «миньонами»3, к коим без колебаний примкнул и д’Эпернон, вызвавший бурную страсть у короля, который отметил будущего герцога настойчивыми знаками внимания.

Именно миньоны Генриха III прославились более остальных своих предшественников, оставив после себя память, которую порой называют – следом в истории. Это были преданные королю молодые люди шокировавшие двор своими весёлыми и дерзкими проделками, шумными застольями и амурными похождениями. Постоянным объектом насмешек служили их «женоподобные» наряды и украшения, завитые волосы, широкие брыжи, их непомерная заносчивость, которая порой перерастала во вседозволенность. Король, готовый исполнить любой каприз своих любимчиков, потворствовал им и одаривал их титулами, деньгами, землями, что вызывало гнев, как у дворян, так и у простого народа. Впрочем, судьба жестоко обошлась с последним Валуа, ворвавшись в его жизнь событием под названием «рубка мрамора», вырвавшим из жизни некоторых из его любимцев: де Келюса, де Можирона и де Шомберга. Тяжёлым ударом для Генриха стала эта знаменитая «дуэль миньонов» с гизарами4, где двое из его фаворитов погибли, а третий был смертельно ранен. Доведенный до отчаянья Генрих воздвиг в память павшим, великолепную мраморную усыпальницу, именно этот факт дал повод назвать поединок – «рубкой мрамора». В последние годы, после смерти близких людей, любимцами короля оставались Анн де Жуайез, скончавшийся за тридцать восемь лет, до описываемых нами событий, и Жан-Луи де Ногарэ д’Эпернон, их обоих он сделал герцогами и пэрами. Эти господа пользовались при Дворе столь исключительными правами, что их прозвали «Архиминьонами». Но после битвы при Кутра, где Жуайез был застрелен гугенотами, вся милость, пролившаяся словно из рога изобилия, пала на Д'Эпернона, заработавшего прозвище «полукороль». Положение архиминьона было безупречно твердым и неизвестно, удалось бы кому-либо, при жизни короля, пошатнуть эту незыблемость. Но удар стилета доминиканца Клемана, отсекшего ветвь Валуа от генеалогического древа французских королевских родов, в один миг перевернул жизнь молодого герцога. После смерти последнего Валуа -Генриха III, д’Эпернон долго отказывался признать первого Бурбона – Генриха IV, и подчинился ему только в 1595 году. Но подчинился ли?