Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь - Диана Кирсанова

– Владик! Ты поступаешь в МГУ!

– С ума сошла? – Он и правда ей не поверил.

– Нет, Владик! – Лера нагнулась и подняла с полу упавшую подушку в наволочке с ручной вышивкой. – Я с ума не сошла. Ты поступаешь в МГУ! На филфак. У тебя ровно три недели, то есть двадцать один день на подготовку.

– Я не…

– Ты меня слушай, миленький, слушай! Три недели ты будешь читать, читать и читать – классику, Серебряный век, символистов, соцреалистов – в общем, все… А потом пойдешь на экзамены. И все сдашь!

– Я не сдам!

– У меня родная тетя в приемной комиссии. Папина сестра. Поверь мне, милый, ты все-все сдашь! И сочинение. И литературу – устно. И русский – письменно. И английский… все! Но только…

Голос ее впервые дрогнул. Владик приподнялся на локте, почуяв недоброе:

– Что?

– Понимаешь… иначе было нельзя… Она бы не согласилась, тетя… Мне пришлось сказать ей… Сказать, что я хлопочу…

– Ну?

– За мужа…

– Что-что?!

Вот это был сюрприз так сюрприз! Мало было сказать, что Владик не собирался жениться на Лере – он вообще даже чисто теоретически не задумывался о том, что когда-нибудь кому-нибудь даст возможность окольцевать себя, пусть то будет даже сама Клаудиа Шиффер с Миллой Йовович в одном лице. И уж во всяком случае, он никак не хотел считаться мужем этой каракатицы, несмотря на то что она вытворяла в постели чудеса секс-акробатики.

Он сел на кровати, обернув простыню вокруг торса, запустил пятерню в волосы, откидывая их назад, и уже открыл было рот, чтобы раз и навсегда обозначить Лере то место, которое она должна занимать в его жизни, – и осекся, напоровшись на ее напряженный, слишком уж выжидательный взгляд.

Потом он невольно перевел глаза на свои босые ноги – обе ступни утопали в настоящем персидском ковре песочного цвета с розоватыми разводами. У него дома единственной вещью, которую можно было бы с натяжкой посчитать за ковер, был старый вытертый палас в его комнате. В зеркале напротив Владик видел вход в кухню и бок огромного, до отказа набитого – вчера он в этом убедился – холодильника… Он вспомнил, как вчера вечером Лера купала его, как большого ребенка, в огромной ванне-джакузи и щедро сыпала в воду содержимое флаконов с ароматическими солями, взбивала какие-то пены и лила лосьоны, а потом, опустившись возле него на колени, словно он был восточный падишах, осторожно стригла ему ногти на руках и ногах…

И наконец, в постельных делах эта Лера была все-таки хороша.

Последним, решающим воспоминанием перед Владиком вновь прошли картины, промелькнувшие в воображении только накануне, – отчим, мать и их будущий отпрыск, который непременно сразу же после своего появления на свет отнимет у него, Владика, немалую часть привилегий баловня семейства. И действительно – не в грузчики же ему идти!

* * *

Через полтора месяца он был женат (подключили каких-то других Лериных знакомых, и процедуру бракосочетания удалось провернуть так быстро, что она почти не оставила после себя неприятного осадка) и, сидя в огромной аудитории, сверху донизу заполненной вчерашними абитуриентами, с удовлетворением слушал, как декан филфака зачитывает списки поступивших. Владикова фамилия была в этом списке, ее просто не могло там не оказаться. Лера сидела рядом и, незаметно для окружающих, сняв под партой туфли, водила по его ноге босыми пальцами. Она было совершенно, всепоглощающе счастлива.

Конечно, Владику пришлось за все расплачиваться – и прежде всего тем, что Лера сочла своим долгом во что бы то ни стало взяться за Владиково воспитание. Он просто диву давался, наблюдая, как, будучи совершенной шлюхой в их совместной постели, Лера, стоило ей только накинуть легонький халатик, мгновенно преображалась в потрясающую зануду.

– Тебе бы в надзирательницы пойти. В колонию для малолетних преступников, – бормотал он сквозь зубы, бледнея от раздражения и вслушиваясь в нескончаемое жужжание:

«Ты опять проспал две первые пары… ты не должен пропускать занятия… ты слишком много куришь… тебя снова видели в баре, ты спускаешь деньги на ерунду… что это за вертлявая блондинка сидела рядом с тобой на лекции по древнерусской литературе, я слышала, как вы шушукались…»

Справедливости ради надо сказать, что не только блондинки, но и брюнетки с шатенками и другие, крашенные во все цвета радуги, девицы окружали Владика на протяжении любого учебного дня. Лера плакала, потом молча злилась, затем начала закатывать скандалы – не помогало ничего. Девушки клеились к Владику, словно мухи к липкой бумаге. Большой шумной компанией, в которую Лера не входила, они совершали опустошительные набеги на бары и ночные клубы. И что примечательно, Владик никогда не платил – как-то так повелось само собой, что среди девиц стало даже своеобразной модой взять с собой милого пышноволосого юношу с огромными глазами раненого олененка – и не только накормить-напоить, но и осыпать его подарками. Пусть маленькими, но приятными.

В какой-то момент ему даже показалось, что Лера смирилась с его многочисленными изменами, но к концу второго курса она выкинула такое, чего, как это ни странно, Владик никак не мог от нее ожидать.

Она забеременела.

* * *

– И рожу! Я рожу, рожу, рожу!!! – кричала Лера, вытирая слезы сразу двумя руками, буквально собирая их в горсти и отбрасывая в сторону, как дождевые брызги. – Я давно хотела ребенка, да, давно хотела! Он будет мой, мой! А ты просто эгоист, да, эгоист!

«Сучка. Примитивная, похотливая сучка, – ожесточенно думал Владик, стискивая кулаки и еле сдерживаясь, чтобы не наброситься на эту плоскую рыбу. – И как это она еще рожать надумала, с таким-то тощим задом! И не отколошматить ее, как следует».

Все повторялось. Женщина, для которой он привык считать себя одним-единственным, снова предавала его. И все ради какого-то мерзкого маленького существа, головастика с уродливым выражением на морде – он видел какие-то такие плакаты в поликлинике, – у которого нет не то что имени – даже рук-ног, даже ушей или носа, даже ногтей, нет обыкновенных человеческих ногтей! Огромная голова и позвоночник…

Он смотрел на абсолютно ровный Лерин живот, старался вообразить себе того, который сидел там, внутри, – и передергивался от брезгливого отвращения.

– Владик, Владичка, милый. – Жена опускалась на персидский ковер прямо у его ног и обнимала их, прижималась к его ступням мокрым лицом. – Владичка, ты просто еще не осознал, не понял, правда, любимый? Ведь ты хочешь маленького, правда? Ты только подумай, подумай, милый, ведь это будет наш ребеночек, только наш… Он будет похож на тебя, это будет мальчик, вот увидишь, я чувствую, семь месяцев – это совсем немного, они пройдут незаметно, вот увидишь, и у нас будет сынок, наш с тобой сыночек, Владичка…

Он не хотел ее ударить – хотел только вырвать свою ногу из цепких Лериных объятий, и больше ничего… Но дернул слишком сильно, и босая пятка со всей силы саданула Леру прямо в лицо. Она охнула, подняла руки, защищаясь, оберегая свой живот – и этот чисто инстинктивный жест обозлил Владика до предела, он вскочил на ноги, путаясь в ее длинных волосах, которые падали с ее плеч на ковер, и, не давая жене встать, стал бить ее со всей силы, пинать ногами, норовя попасть в лицо, в грудь, а главное – в живот, в живот, в живот!