Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

Шульц и Громыко фактически начали в Стокгольме возобновлять процесс диалога, который был прерван в Мадриде инцидентом с КАЛ.13

Смерть Юрия Андропова 9 февраля 1984 года после длительной нетрудоспособности предоставила вице-президенту Джорджу Бушу мимолетную возможность познакомиться с еще одним новым советским лидером, когда он встретился с генеральным секретарем Константином У. Черненко на похоронах. Но активного продолжения нового "серьезного и конструктивного диалога", обещанного в январской речи президента, не последовало. Был, конечно, непубличный обмен президентской корреспонденцией: письма Черненко от 23 февраля и 19 марта и ответы Рейгана от 7 марта и 16 апреля. Затем последовал перерыв до июня. Наиболее продуктивным аспектом стало начало развития дискуссий между секретарем Шульцем и послом Анатолием Доб      в 7 марта, когда Шульц передал письмо президента. Хотя эти первые обмены мнениями не привели к каким-либо конкретным результатам, они представляли собой улучшение атмосферы по сравнению с холодом конца 1983 года.

Весной продолжались дипломатические переговоры по вопросу возобновления переговоров о заключении соглашения о культурном и научном обмене и об открытии консульств в Киеве и Нью-Йорке. Также как и спокойные дипломатические обсуждения региональных проблем на юге Африки, в Персидском заливе и на Ближнем Востоке. Эти переговоры начались в декабре 1983 года и включали встречи секретаря Шульца с послом Доб      и послом Артуром Хайтманом с министром иностранных дел Громыко. В то же время Государственный департамент решил упразднить свой отдел, занимающийся американо-советскими обменами, поскольку для него оставалось так мало работы.

Госсекретарь Шульц решил воспользоваться случаем смены советского руководства для проведения на высоком уровне обзора политики США в отношении Советского Союза.      политики США в отношении Советского Союза. Советник по национальной безопасности Роберт Макфарлейн поддержал этот шаг, и в служебной записке президенту 24 февраля он процитировал письмо, полученное от Черненко накануне, в котором содержался призыв к диалогу и предположение, что сейчас может появиться "возможность перевести наши отношения на более позитивный путь". Рейган был полон энтузиазма и хотел приступить к изучению возможного мита. Заседание СНБ 1 марта положило начало возобновлению усилий по налаживанию диалога.

Однако непродуманная попытка установить обратный канал связи с советским руководством провалилась. Генерал-лейтенант в отставке Брент Скоукрофт, советник президента Джеральда Форда по национальной безопасности и уважаемая фигура, 8 марта отправился в Москву в составе частной группы специалистов по внешней политике Дартмутской конференции для неофициального обмена мнениями с советскими коллегами. Макфарлейн и несколько других советников Белого дома (включая вице-президента Буша) решили обратиться к Черненко, новому советскому лидеру, через "черный канал". Они считали, что нужно "идти на самый верх", и некоторые хотели обойти министра иностранных дел Громыко, которого они рассматривали как сторонника жесткой линии. Поэтому Скоукрофт получил письмо от Рейгана для вручения Черненко. Советские лидеры, несомненно, особенно член Политбюро и первый заместитель премьер-министра Громыко, с подозрением отнеслись к этой необычной просьбе генерала Скоукрофта о встрече с генсеком Черненко и предложили ему встретиться с одним из заместителей Громыко, Виктором Комплектовым, чтобы передать письмо. Скоукрофт отказался. В итоге советские лидеры посчитали, что Соединенные Штаты пытаются посеять раздор в их среде, Рейган посчитал, что ему отказали в попытке улучшить отношения, а шаг, который должен был стать шагом вперед в отношениях, вместо этого стал источником новых подозрений и разочарований.

 

В американо-советских отношениях возникли и другие раздражители. В марте мины, установленные Соединенными Штатами у берегов Никарагуа, повредили советский танкер и привели к жертвам среди экипажа. Советский Союз выразил решительный протест по поводу этой акции, обвинив "наемников и террористов", вооруженных Соединенными Штатами. Соединенные Штаты выразили сожаление по поводу гибели людей, но отклонили протест и обвинили "советское поощрение конфликта в Центральной Америке и Карибском бассейне". Позже Соединенные Штаты публично признали в ходе дебатов в Конгрессе ответственность ЦРУ за минирование, которое действительно включало американское производство мин и их установку латиноамериканскими наемниками, нанятыми ЦРУ для поддержки никарагуанских контрреволюционеров, обученных и поддерживаемых Соединенными Штатами. Однако Соединенные Штаты не сделали такого признания Советскому Союзу. Примерно в то же время в Японском море столкнулись советская подводная лодка и американский авианосец, но ни одна из сторон не выразила протеста и не придала значения этому происшествию.

Другие мелкие происшествия, не связанные непосредственно с Советским Союзом, также способствовали повышению напряженности. В январе, недалеко от границы с Никарагуа, в Гондурасе был обстрелян и сбит американский вертолет, в результате чего погиб пилот. Шульц незамедлительно выступил по телевидению и заявил: "Неприемлемо стрелять из одной страны в другую и в итоге убивать людей", а пресс-секретарь Белого дома назвал эти действия "безрассудными и неспровоцированными". В досадной параллели с американскими обвинениями в инциденте с KAL, вскоре выяснилось, что вертолет, хотя и непреднамеренно, вторгся в воздушное пространство Никарагуа, что единственная стрельба из одной страны в другую велась вооруженными американцами контрас, что американские опознавательные знаки вертолета, возможно, намеренно, были скрыты грязью, и что враждебные действия контрас в этом районе спровоцировали акцию. А в апреле американский вертолет, по сообщениям, был обстрелян чешскими истребителями, когда он отлучился примерно на десять километров в Чехословакию.

Инциденты политического характера также начали нарушать отношения. В нескольких инцидентах, начавшихся в середине апреля и продолжавшихся в августе 1984 года, американские официальные лица и посетители в Ленинграде подвергались преследованиям со стороны советских "граждан" и полицейских. Елена Боннер, жена советского диссидента Андрея Сахарова, после встречи с сотрудниками посольства США и передачи им письма с просьбой предоставить ей убежище после того, как Сахаров начнет запланированную голодовку, была обвинена в "заговоре" с посольством с целью организации антисоветской кампании на Западе, которая использовала бы голодовку Сахарова. Беспокойство за здоровье (и даже жизнь) Сахарова и последующее воздержание Боннер от поездок вызвали резкую критику в Соединенных Штатах. В июне Национальная академия наук отменила запланированные переговоры по новому соглашению об обмене в знак беспокойства за Сахарова. Тем временем, 30 апреля уезжающий советский ученый Сергей М. Козлов, который находился в США по программе обмена, продемонстрировал неустойчивое поведение и неуверенность в том, хочет ли он вернуться в Советский Союз. Соединенные Штаты предприняли активные действия, чтобы убедиться, что он не уедет, если только он действительно этого не хочет; помощник государственного секретаря Ричард Берт лично поспешил в аэропорт. Через несколько недель (в течение которых стало ясно, что у россиянина проблемы с психическим здоровьем) Козлов в присутствии американских официальных лиц заявил, что хочет вернуться в Советский Союз, и ему разрешили вылететь.      Между тем, продление соглашения об образовательном обмене между Американским советом научных обществ и Академией наук СССР было задержано Советским Союзом до получения