Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка - Майкл Сэндел

Некоторые из этих «шокирующих примеров» привели к судебным процессам, поскольку разочарованные инвесторы подавали в суд на брокеров, продавших им полисы страхования жизни, которые не удалось «обналичить» так быстро, как ожидалось. В середине 1990-х годов были разработаны препараты против ВИЧ-инфекции, которые позволили продлить жизни десяткам тысяч больных СПИДом. Это, конечно же, спутало карты виатикальным компаниям, руководители которых обвинили эти лекарственные препараты в своих убытках: «Когда двенадцатимесячное ожидание превращается в двухгодичное, это, безусловно, вносит сумятицу в показатели прибыли». В 1996 году прорыв в разработке антиретровирусных препаратов привел к тому, что, например, цена акций виатикальной компании Dignity Partners из Сан-Франциско рухнула с 14,50 до 1,38 долл. Вскоре после этого компания и вовсе вышла из бизнеса[215].

В 1998 году The New York Times опубликовала статью, в которой рассказывалось о разгневанном инвесторе из Мичигана, который пять лет назад приобрел полис страхования жизни Кендалла Моррисона, жителя Нью-Йорка, безнадежно больного СПИДом. Благодаря применению новых лекарственных препаратов Моррисон, к ужасу своего инвестора, сумел излечиться. «Никогда прежде я не чувствовал, чтобы кто-либо так желал моей скорой смерти, – рассказал Моррисон. – Они донимали меня своими звонками и заказными письмами, в которых сквозил один и тот же вопрос: “Ты все еще жив?”»[216].

После того как диагноз «СПИД» перестал быть смертным приговором, виатикальные компании поспешили диверсифицировать свой бизнес, перенеся основное внимание на рак и другие смертельные на поздних стадиях заболевания. Уильям Келли, исполнительный директор Американской виатикальной ассоциации, выступил с заявлением, в котором выразил свой оптимизм по поводу будущего индустрии, основанной на смертельных ставках: «По сравнению с количеством больных СПИДом число людей с онкологическими, тяжелыми сердечно-сосудистыми и другими опасными на своих последних стадиях заболеваниями является огромным»[217].

В отличие от страхования подсобных рабочих, виатикальный бизнес представляется вполне определенным социальным благом, поскольку он обеспечивает финансовую поддержку людям, доживающим свои последние дни вследствие наличия неизлечимых заболеваний. Кроме того, в данном случае согласие застрахованного лица имеется изначально (хотя вполне возможно, что в некоторых случаях безнадежно больные люди оказываются в заведомо менее выгодных условиях и не могут получить за свой полис справедливую рыночную цену). Моральные проблемы с виатикальными сделками заключаются вовсе не в отсутствии согласия застрахованного, а в том, что они являются ставками инвесторов на смерть тех людей, полисы страхования жизни которых они приобрели. В результате инвесторы оказываются финансово заинтересованными в скорейшей смерти других людей.

На это можно было бы заметить, что не только виатикальный бизнес делает смертельные ставки. Страховые компании, продающие полисы страхования жизни, тоже превращают нашу смерть в товар. Но тут имеется некоторое отличие: страховая компания, продавая мне такой полис, делает ставку не на мою смерть, а на мою жизнь. Чем дольше я живу, тем больше денег приношу страховой компании. У виатикальной компании финансовый интерес абсолютно противоположный. С ее точки зрения, чем скорее я умру, тем лучше[218].

Почему я должен беспокоиться по поводу того, что какой-то инвестор надеется на мою скорую смерть? Возможно, нет никаких причин для беспокойства, если его надежда не влечет за собой каких-либо действий с его стороны, например частых звонков с целью справиться о моем самочувствии. Да, это противно, но стоит ли оно морального осуждения? Или, может быть, моральная проблема заключается не в нанесении какого-либо ощутимого вреда мне, а в негативном воздействии на характер самого инвестора? Вы бы хотели зарабатывать на жизнь, делая денежные ставки на то, что один человек умрет раньше другого?

Я подозреваю, что даже энтузиасты свободного рынка не рискнули бы, с учетом всех последствий, заявлять, что ставки на жизнь других людей – это просто еще один вид бизнеса. Давайте рассмотрим следующие вопросы. Если виатикальный бизнес морально сопоставим со страхованием жизни, то не имеют ли его представители аналогичные права по лоббированию своих интересов? Если страховая индустрия имеет право лоббировать свои интересы, требуя внесения законопроектов, способствующих продлению жизни (например, обязательное применение ремней безопасности или антитабачные законы), то почему виатикальная индустрия не может лоббировать свои интересы, продвигая законы, способствующие ускорению смерти (за счет снижения федерального финансирования борьбы со СПИДом или поиска лекарственных средств против рака)? Мне лично неизвестны примеры такого лоббирования. Но если инвестировать в вероятность того, что жертва СПИДа или рака умрет скорее раньше, чем позже, морально допустимо, то почему бы не признать столь же нормальным и содействие проведению государственной политики в этом направлении?

Одним из виатикальных инвесторов был Уоррен Чисам, консервативный член законодательного органа штата Техас, «известный своими крестовыми походами против гомосексуализма». Он предпринимал успешные попытки восстановления уголовного наказания за содомию в Техасе, выступал против полового воспитания и голосовал против принятия программы помощи жертвам СПИДа. В 1994 году Чисам с гордостью заявил, что вложил 200 000 долларов в покупку полисов страхования жизни шести человек, больных СПИДом. «Я собираюсь заработать на этом не менее 17 процентов прибыли, а возможно, и значительно больше, – сообщил он в интервью газете The Houston Post. – Если они умрут в течение одного месяца, это [инвестиции] принесет мне действительно хороший доход»[219].