Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка - Майкл Сэндел

Первый принцип гласит, что коммерциализация какой-либо деятельности не приводит к ее изменению. Исходя из этого, деньги никоим образом ее не ухудшают и рыночные отношения не вытесняют нерыночные нормы. Если это правда, то проникновению рынка в любую область человеческой деятельности трудно противостоять, поскольку превращение в товар ранее не продававшегося блага не должно причинить никакого вреда. Те, кто желает заниматься его куплей-продажей, могут это делать к взаимной выгоде, а те, кто считает данное благо бесценным, вправе отказаться от торговли. В соответствии с этой логикой, одни люди получают выгоду от использования рыночных возможностей, а другим от этого не становится хуже – даже если торгуемым благом является человеческая кровь. Вот объяснение Эрроу: «Экономисты обычно исходят из того, что рынок обеспечивает людям более широкий выбор. Соответственно, его появление ведет к увеличению общей выгоды. Таким образом, если в системе добровольного донорства крови появляется возможность ее продажи, это лишь расширит диапазон доступных человеку альтернатив. Если, как утверждается, он получает удовлетворение от безвозмездной сдачи крови, ничто не будет препятствовать ему в реализации этого права»[189].

Этот довод опирается на представление о том, что создание рынка крови не меняет значения или смысла донорства. Кровь останется кровью и по-прежнему будет выполнять свою жизнеобеспечивающую функцию, независимо от того, сдана ли она безвозмездно или получена на платной основе. Конечно, в качестве блага в данном случае следует рассматривать не только саму кровь, но и акт ее безвозмездной сдачи. Титмусс ссылается здесь на необходимость принятия во внимание моральной ценности щедрости, которая мотивирует безвозмездный дар. Но Эрроу выражает сомнение в том, что рынок каким-либо образом оказывает вредное влияние в этой части: «Почему появление рынка донорской крови должно приводить к ослаблению альтруистических побуждений к ее сдаче?»[190]

Ответ на этот вопрос состоит в том, что коммерциализация изменяет смысл донорства. Вопросы для размышления: в мире, где кровь регулярно продается и покупается, сдача пинты крови в местном отделении Красного Креста по-прежнему воспринимается как акт великодушия? Или же это больше похоже на недобросовестную практику, которая мешает нуждающимся зарабатывать на продаже своей крови? Если вы хотите внести свой вклад в банк крови, то как вам лучше поступить: сдать кровь самому или пожертвовать 50 долларов на ее покупку у бездомного человека, который остро нуждается в деньгах? Эти вопросы способны посеять сомнения в душе потенциального альтруиста.

Второй принцип рыночной лояльности, фигурирующий в критике Эрроу, состоит в том, что этичное поведение само по себе тоже является товаром, который необходимо экономить. Его идея заключается в следующем: мы не должны слишком сильно полагаться на альтруизм, щедрость, солидарность, гражданский долг, поскольку эти нравственные чувства являются дефицитными ресурсами, которые истощаются по мере их использования. Рынок, опирающийся на личную материальную заинтересованность, избавляет нас от необходимости злоупотребления этими ресурсами. Так, например, если мы будем полагаться на человеческую щедрость при формировании банков крови, на долю других социальных или благотворительных целей останется меньше щедрости. Если же мы задействуем рыночные механизмы, то нерастраченные альтруистические ресурсы можно будет направить туда, где мы в них больше всего нуждаемся. «Как и многие экономисты, – пишет Эрроу, – я не хотел бы чересчур полагаться на использование этических мотивов там, где могут быть задействованы материальные интересы. Я полагаю, что для всех было бы лучше, если бы моральное побуждение использовалось лишь в тех случаях, когда рыночные механизмы не срабатывают… Мы не хотим опрометчиво тратить и без того скудные ресурсы альтруистической мотивации»[191].

Легко заметить, что эта концепция экономии добродетели подводит еще одно основание для проникновения рынка во все сферы человеческой жизни, включая те из них, которые традиционно подчинялись нерыночным ценностям. Если запасы альтруизма, щедрости и гражданской добродетели являются по своей природе такими же конечными и истощимыми, как, скажем, запасы полезных ископаемых, то мы должны приложить усилия к их сбережению. Исходя из этого, ставка на рыночные механизмы, а не на мораль, является способом сохранения дефицитных ресурсов.

Классическая формулировка этой идеи была предложена в 1954 году сэром Деннисом Робертсоном, экономистом Кембриджского университета и бывшим студентом Джона Мейнарда Кейнса, в выступлении, посвященном двухсотлетию Колумбийского университета. В своей лекции, озаглавленной вопросом «Что экономит экономист?», Робертсон стремился показать, что несмотря на эксплуатацию «агрессивных и корыстных человеческих инстинктов», экономисты, тем не менее, выполняют моральную миссию[192].

Робертсон начал с признания того, что экономика, которая опирается на человеческое стремление к наживе, не имеет отношения к благородным побуждениям. Прививать высшие добродетели – альтруизм, милосердие, щедрость, солидарность и гражданский долг – «это занятие для проповедников, законников и клерикалов, – сказал он. – Скромная, часто неприглядная, роль экономиста состоит в том, чтобы помочь, насколько он в состоянии это сделать, облегчить стоящую перед проповедниками задачу до посильного масштаба»[193].

В чем же заключается помощь экономиста? Проводя такую политику, которая была бы основана в максимально возможной степени на материальной заинтересованности, а не на альтруизме или моральных убеждениях, экономист оберегает общество от разбазаривания скудных запасов добродетели. «Если мы, экономисты, хорошо делаем [свое] дело, – резюмировал Робертсон, – мы можем, я полагаю, сильно поспособствовать экономии… такого ограниченного ресурса, как Любовь», которая является «самым дорогим ресурсом в мире»[194].

Для тех, кто не погружен в экономику, подобный подход к рассмотрению добродетельной щедрости может показаться странным, даже надуманным. Они не допускают возможности того, что наша способность любить и бескорыстно совершать добрые дела не только не оскудевает, но и увеличивается с практикой. Подумайте о супругах. Если на протяжении всей жизни они занимались экономией любви в надежде, что смогут таким образом ее сберечь, то насколько хороша их семейная жизнь? Разве не будет их любовь лишь усиливаться от того, что они дарят ее друг другу? И если они действительно нуждаются в любви друг друга, будут ли их отношения строиться на холодном расчете потраченных и сэкономленных чувств?