Метро 2033: Высшая сила - Сергей Антонов

Во всем остальном люди эти разительно отличались друг от друга. Первым, что бросалось в глаза, было полное отсутствие женщин. Представители же сильного пола были разного возраста и во всевозможных нарядах. Кое-как напяленные черные деловые костюмы, некогда белые, а теперь желто-серые сорочки и мятые, изжеванные галстуки всех цветов соседствовали с явно музейной одеждой.

Отороченные мехом шапки времен Ивана Грозного, камзолы и кафтаны, красные сафьяновые сапоги, треуголки и широкополые шляпы, кожаные чулки, форма офицеров спецслужб и российской армии, костюмы химзащиты – от всего этого рябило в глазах.

Бормотание сумасшедших, поначалу нестройное и непонятное, по мере того как они собирались вместе, становилось более осмысленным. Различались отдельные слова: леса и поля, хранимая Богом, могучая воля…

– Это же, это же…

– Гимн России, – ответил Громов на не заданный Толиком вопрос. – Они пытаются петь гимн.

– Будем слушать или сменим позицию? – язвительно заметил Корнилов. – До Ивана Великого рукой подать, а здесь мы как пять тополей на Плющихе!

– Юрий прав! Отходим!

Томский пятился к боковой двери колокольни, целясь в того, кто показался ему самым главным в приближающейся толпе, – широкоплечего мужика ростом под два метра, вся одежда которого состояла из украшенного султаном и кистями черного гусарского кивера и красного, с золотыми шнурами мундира.

Длинная, черная как смоль всклоченная борода доходила «гусару» до груди. Глаза громилы сверкали грозной удалью, а сабля, которой он описывал перед собой плавные круги, была покрыта засохшими багровыми пятнами.

Двигаясь размашистым шагом, «гусар» не забывал отталкивать свободной рукой тех из попутчиков, кто пытался его обогнать, и, разевая беззубый рот, немузыкально орал:

Толик готов был прервать эту песню выстрелом, когда вдруг понял: ни великана-гусара, ни других жителей Кремля пришельцы не интересуют. Участники дикого маскарада не обращали на Томского и его друзей ни малейшего внимания.

Группа беспрепятственно вошла в храм. Помня о негостеприимных обитателях Архангельского собора, Анатолий был начеку, готовясь увидеть внутри колокольни скопище психов, однако луч света фонарика почти сразу уткнулся в ступени узкой каменной винтовой лестницы. Томский дождался Громова.

– Куда она ведет?

– На верхние ярусы. Где колокола установлены. Кстати, оттуда отличный обзор.

– Ага, бляха-муха, – хихикнул Леха. – Обзор – это то, что мне сейчас позарез нужно. Очень хочется увидеть, что будут делать все эти чудики.

– Тогда наверх! Посмотрим, что да как, а заодно дождемся, пока они успокоятся и разойдутся.

Поднимаясь по выщербленным ступеням, Толик обратил внимание на то, что лестницей пользовались – пыль на ней осталась только по бокам. Кто и зачем поднимался на колокольню Ивана Великого? Кремлевские, как их назвал Кипяток, чудики звонили в колокола или любовались видами Кремля и Москвы? Зачем? Очередная безуспешная попытка понять больную логику психов.

Вскоре стало не до размышлений на отвлеченные темы. Лестнице, узкой и крутой, казалось, не будет конца. Толик забросил «калаш» за спину и стал опираться на стальные, трубчатые перила, торчавшие из стены и предназначавшиеся для облегчения подъема. Остальные последовали примеру Томского – похоже, нападать на них ни сверху, ни снизу никто не собирался.

Дышать в противогазе становилось все труднее. Резина намокла от пота. Анатолий считал себя достаточно натренированным парнем, но такой подъем измотал даже его.

Томский обернулся. За ним поднимался Вездеход с Шестерой на плече, потом шел Корнилов, за ним – Леха.

– Эй, Кипяток, как там Данила?

– Кто ж его знает? Отстал…

Толик протиснулся вниз и через пару витков увидел Громова. Тот стоял вполоборота, наклонив голову к узкому стрельчатому окну.

– Данила, с вами все нормально?

– Евтите беси… Да. Это оно. Я слышу тебя, – пробормотал Громов. – Евтите беси…

– Громов! – Томский потряс Данилу за плечо. – Громов, очнитесь!

– Толик? Вы слышите это? Там. Меня зовут. Экьюс тентаторе!

– Хватит нести ахинею! Никто вас не зовет, это…

Томский вдруг понял: нестройные попытки горланить гимн России сменило завывание. Размеренное. Без слов, но имеющее довольно четкий ритм. Длинное завывание. Пауза. Короткий вой. Пауза. Два коротких завывания. Длинное. Снова пауза. Какая-то чертова азбука Морзе! А Данила дергался, подчиняясь ее ритму! Тут Толик и сам почувствовал, как дьявольский ритм пробирается в его голову, вызывая острое желание послушать его поближе, узнать получше. Только этого еще не хватало!

Выхода не было. Анатолий схватил Громова в охапку и потащил наверх. Поначалу Данила яростно сопротивлялся и бормотал что-то. То ли на латыни, то ли на каком-то еще, явно не русском языке. Потом тело его обмякло. Руки, молотившие Толика по плечам, бессильно повисли.

– Отпустите меня, Анатолий… Я сам…

– У вас опять было что-то вроде обморока.

– Нет. Не обморок. Это все Кремль. Я подвержен его влиянию больше, чем все вы, поскольку не один раз испачкался этой грязью и… Кипяток постарался. Кажется, у меня почти не остается времени…

– Времени? До чего?

– До того, как здешние темные силы завладеют мною полностью. До трансформации. Там… Внизу, у окна я слышал зов. Рано или поздно я поддамся, пойду на него, и тогда вам останется лишь одно: остановить меня любой ценой. Из друга я превращусь во врага. Не пропустите этот момент, заклинаю вас, Толик!

– Мы еще поборемся с этими темными силами! – Томский старался говорить как можно бодрее. – И не такие зовы спичкой затыкали! Идти можете?

– Пожалуй… Да.

Вскоре Толик и Данила нагнали остальных. Те поджидали их у выхода на площадку с колоколами, расположенными в проемах толстых стен. Никто не решался выйти наружу потому, что… На веревках, крепившихся к языкам колоколов, висели человеческие черепа. Веревки были продеты в глазницы или специально пробитые в костях дыры.

Томский тоже остановился. Какое-то время все смотрели на черепа. Наконец Толик вышел на площадку, приблизился к одному из проемов и тут же забыл о болтавшихся на веревках зловещих экспонатах – настолько потрясающим был вид, открывающийся на окрестности Кремля с колокольни Ивана Великого.

Пыль, поднятая утренним ветром с руин, смешивалась с клубами тумана, делая малиновую полосу над горизонтом инфернально-размытой. Серебристой лентой посверкивала гладь Москвы-реки. Руины строений и уцелевшие в разной степени здания выглядели декорациями к какому-то спектаклю. Мелкие детали вроде мелькавших тут и там живых существ не влияли на общую торжественную и мрачную картину мертвого и в то же время живого города.