Моя последняя ложь - Райли Сейгер

Мы подъезжаем к воротам лагеря, и Тео наконец произносит:

– Мне нужно спросить тебя кое о чем. Про то лето.

Я знаю, что он заговорит про ложное обвинение. Между нами будто колючую проволоку протянули. Она невидима, но очень осязаема в тот момент, когда кто-то пытается переступить через нее. Я не отвечаю. Я открываю окно и подставляю лицо и волосы ветру. Он путается в них, совсем как тогда, с Вивиан.

– Про тот день, когда мы поехали в город.

Я выдыхаю. Волна теплого воздуха ударяет мне в лицо. Хорошо, что пока что мне не придется рассказывать о том, почему я его обвинила.

– Что такое?

– Мы обедали в том дайнере, и…

– И я тебя поцеловала.

Тео тихонько смеется в ответ. Я молчу. Сложно веселиться над самым унизительным моментом своей юности.

– Да. Я про это. Ты тогда соврала? Или это все же была шутка?

Мне не хочется лгать дальше и тащить эту неправду с собой до конца второго десятилетия. Поэтому я спрашиваю:

– А что?

– Я не поверил тебе. Я решил, что ты серьезно. – Тео делает паузу и трет седую щетину на подбородке, видимо, пытаясь придумать, как сказать то, что хочет. – Но я был польщен. Я хочу, чтобы ты знала. Если бы ты была постарше, я бы тоже тебя поцеловал.

Смелость, которую я чувствовала тогда, в дайнере, вдруг возвращается ко мне. Я думаю, что все дело в солнечных очках. Я чувствую себя по-другому. Я чувствую, что могу говорить прямо. Я не боюсь.

Я понимаю, что чувствую себя Вивиан.

– А сейчас?

Тео паркует пикап за зданием ремесел и искусств, на его законном месте. Машина вздрагивает и останавливается, и Тео спрашивает:

– Что?

– Я стала старше. Если я тебя поцелую, ты поцелуешь меня в ответ?

Улыбка расплывается по лицу Тео, и мы будто переносимся назад во времени. Все эти беды еще нас не настигли. Ему девятнадцать, и я никого красивее в жизни не видела. Мне тринадцать, и я смущена, и каждый взгляд на него заставляет мое сердце рассыпаться на тысячу бабочек.

– Тебе придется как-нибудь рискнуть и проверить на практике.

Мне хочется. Особенно когда он смотрит в мою сторону. Его глаза поблескивают, и из-за улыбки приоткрываются губы, практически умоляя о поцелуе. Мне хватает. Я готова наклониться и поцеловать его. Но вместо этого я выхожу из машины и говорю:

– Наверное, это не лучшая мысль.

Тео – и мысли о поцелуях – сильно отвлекают меня. Я на шаг приблизилась к разгадке тайны Вивиан, к тому, что она нашла. Я не могу позволить себе отвлекаться.

Ни на Тео.

Ни на то, что я с ним сделала.

И уж конечно ни на наше с ним вранье. Мы оба солгали и до сих пор не можем в этом признаться.

Вечером мы с девочками садимся поужинать снаружи столовой, в специально оборудованном для этого месте. Лагерь все еще гудит из-за надписи на двери. Девочки быстро окрестили случившееся «лгунья-гейт», и теперь происшествие становится еще более скандальным. Я подозреваю, что волнения не успокоились и среди преподавателей. Кейси и Бекка наверняка обсуждают все с вожатыми. Поэтому мне даже хочется поужинать снаружи. Я не в настроении для сплетен.

– Куда вы сегодня ездили? – спрашивает Саша.

– В город.

– Зачем?

– А ты как думаешь? – срывается вдруг Миранда. – Она хотела уехать отсюда подальше.

Саша прихлопывает муху, летавшую вокруг ее тарелки с мясом и комковатой картошкой.

– Вы думаете, это кто-то из детей?

– Ну не из преподавателей точно, – отвечает Кристал.

– Некоторые говорят, что это сделали вы сами, – говорит Саша.

– Они ошибаются, – отвечаю я.

Напротив меня Миранда мрачнеет. На мгновение я думаю, что сейчас она ворвется в столовую и начнет бить моих обидчиков. К ссоре она точно готова.

– Зачем Эмме писать слово «лгунья» на нашей двери?

– А зачем это делать вообще? – спрашивает Саша.

Миранда отвечает ей очень быстро, не оставляя мне даже призрачного шанса, и ее мнение куда более смелое, чем мое:

– Потому что некоторые – просто суки.

После ужина я отдаю им одноразовые зарядки:

– На самый крайний случай.

Я мгновенно понимаю, что они потратят весь заряд на «Снэпчат» и «Кэнди Краш», а Кристал будет смотреть свои обожаемые фильмы про супергероев. И все-таки это поднимает им настроение, и мы отправляемся на посиделки у костра. Они заслужили, сегодня им многое пришлось пережить.

Кострище расположено почти на самом краю лагеря, очень далеко от коттеджей. Оно вырыто на круглом маленьком лугу, будто вырезанном по трафарету. Само кострище находится по центру – это круг, выложенный камнями, принесенными из леса почти век назад. Когда мы приходим, костер уже горит. Бревна поставлены треугольником, напоминающим вигвам.

Мы садимся вчетвером на одну из шатких скамеек неподалеку. Жарим маршмеллоу на прутиках, которые специально подготовил Чет: концы заострены его швейцарским ножом. Ручки у них уже липкие, а кончики обуглились и затвердели.

– Вы приезжали сюда в нашем возрасте, верно? – спрашивает Саша.

– Верно.

– У вас были костры?

– Конечно. – Я снимаю свежепрожаренный маршмеллоу с прутика и кладу его в рот.

Горячий сахар жжет язык, но мне нравится. Я вспоминаю о плохих и хороших вещах одновременно.

Первый раз мой приезд сюда был омрачен трагедией, но я успела полюбить костры. Огонь казался мне горячим, мощным, даже где-то угрожающим. Мне нравилось чувствовать тепло на коже и смотреть, как в самой середине костер горит почти белым. Бревна издавали неповторимые звуки, они шипели и лопались, будто живые, будто они сражались до последнего, а потом падали вниз, превращаясь в кучу угольков. От них оставались только маленькие искорки огня, устремлявшиеся вверх.

– Так почему вам тут не понравилось? – спрашивает Миранда.

– Дело не в месте, а в том, что случилось.

– Кто-то испортил коттедж и тогда?

– Нет.

– Вы увидели призрака? – Широко открытые глаза Саши блестят за линзами очков. – Ведь на Полуночном озере они водятся, если вы не знали.

– Чушь, – отрезает Кристал, выдыхая.

– Нет. Люди в это верят, – говорит Саша. – Много людей. С тех пор как пропали те девочки.

Мое тело напрягается. Девочки. Вот о ком она говорит: о Вивиан, Натали и Эллисон. Я надеялась, что хотя бы для этой группы детей их исчезновение пройдет бесследно.