Моя последняя ложь - Райли Сейгер

Пикап попадает в огромную выбоину, и мы подпрыгиваем, оказываясь ближе друг к другу. Я снова касаюсь Тео бедром и быстро отодвигаюсь подальше, насколько позволяют габариты машины.

– Извини, – говорю я.

Мы продолжаем молчать. Напряжение растет – отчасти из-за того, о чем мы оба молчим.

– Мы можем начать сначала? – вдруг спрашивает Тео, явно не вынеся тишины.

– В лагерь вернуться? – Я непонимающе поднимаю брови.

– Нет. В начало. Давай начнем с нуля. Представим, что мы перенеслись на пятнадцать лет назад, а ты только приехала в лагерь. – Тео улыбается совсем, как в первый раз. – Привет, я Тео.

Меня снова поражает его умение прощать. Может, горечь и гнев выветрились, когда он врезался в то дерево? Несмотря ни на что, Тео хороший человек. Он куда лучше меня. Если меня обижают, я начинаю задираться в ответ. И он это знает.

– Ты можешь подыграть.

Я бы очень хотела стереть то, что случилось. Вернуться в то время, когда Вивиан, Натали и Эллисон все еще живы, Тео – самый крутой парень на свете, а я ужасно волнуюсь по поводу лагеря. Но прошлое цепляется к настоящему. Ошибки, провалы и унижения следуют за нами, даже если мы продолжаем идти вперед. Их невозможно игнорировать.

– Спасибо, что помогаешь мне, – говорю я. – Я знаю, что обременила тебя этой поездкой.

Тео смотрит на дорогу, пытаясь скрыть разочарование. Я в очередной раз его огорчила.

– Ничего. Мне все равно надо в город в хозяйственный. Лотти вручила мне целый список, а она всегда получает желаемое. Кроме того, на ней держится весь лагерь. Как и всегда.

Мы доезжаем до города, и я вижу, что он почти не изменился, хотя очарования в нем поубавилось. У дверей нет флагов. На главной улице пара магазинов пусты и заброшены. Дайнера больше нет, на его месте теперь «Данкин Донатс». Впрочем, аптека осталась на месте. Теперь она часть большой сети. Название написано ярко-красным, а вот дизайн не изменился, и новая вывеска плохо сочетается со старым кирпичом.

– Я хочу зайти в библиотеку. Мне нужен быстрый вайфай, чтобы проверить рабочую почту, – спокойно говорю я, словно мне это только что в голову пришло.

Наверное, я все сделала правильно, потому что Тео и не думает спорить:

– Конечно. Встретимся там через час.

Он остается в пикапе и смотрит мне вслед. У меня нет выбора, приходится забежать в аптеку. Я знаю, что будет странно, если вернусь без пакета, поэтому я провожу несколько минут в поисках чего-то небольшого. Я решаю взять упаковку одноразовых зарядок для телефона. В ней четыре штуки – по одной для каждой обитательницы «Кизила». Френни ни о чем не узнает. А если и узнает, то мне все равно.

У кассы я замечаю стенд с очками. Он крутится, и у него сверху есть зеркальце, чтобы полюбоваться на свое лицо, украшенное дешевой оправой. Я поворачиваю стенд, не обращая внимания на поддельный «Рейбан» и недорогие «авиаторы». Мне в глаза бросается знакомая пара.

Красный пластик оправы.

Линзы в форме сердечек.

Я беру очки и кручу их в руках. Вивиан ехала в них всю дорогу обратно. Я могла только гадать, о чем она думала. Она молчала, смотрела в открытое окно, а легкий ветерок играл ее волосами.

Я примеряю очки и смотрюсь в зеркало. Вивиан они шли больше. На мне они смотрятся глупо. Я просто-напросто выгляжу как почти тридцатилетняя женщина, которая нацепила дешевые очки для подростка вдвое младше.

Я все равно кладу их на прилавок. Расплачиваюсь наличными и убираю зарядки в рюкзак. Очки я надеваю чуть повыше лба, чтобы прижать ими волосы. Я думаю, Вивиан бы понравилось.

И отправляюсь в библиотеку. Она находится в квартале от главной улицы. Оказавшись внутри, прохожу ряд столов, миную стариков, сидящих за компьютерами, и подхожу к справочной службе. Дружелюбный библиотекарь по имени Диана говорит мне пройти в секцию публицистики. Вскоре я рассматриваю полки в поиске номера 150.97768 УЭСТ.

Удивительно, но книга до сих пор здесь. Она стоит на полке, посвященной психиатрическим заболеваниям и их лечению.

«Темные века: женщины и психические заболевания в XIX веке», Аманда Уэст.

Минималистичная обложка. Черные буквы на белом фоне. Вполне в духе семидесятых. Именно тогда книга и была издана. Опубликовали ее в каком-то университете, я и названия такого не слышала. Не очень понятно, откуда о ней узнала Вивиан.

Я беру книгу и несу ее в закуток в углу. Делаю паузу и несколько вдохов, а потом берусь за обложку. Вивиан читала эту книгу. Она держала ее в руках за несколько дней до исчезновения. Я знаю это, и мне хочется поставить том на полку, уйти, разыскать Тео и вернуться в лагерь.

Я не могу этого сделать.

Я должна открыть книгу и увидеть то, что видела Вивиан.

Так я и поступаю. На первой странице напечатана старая фотография, на которой изображена женщина в смирительной рубашке. Ноги у нее – кожа да кости, щеки впали, а волосы в ужасном беспорядке. Но в ее глазах – блеск непокорности. Они раскрыты широко, они уставились на фотографа так, будто он должен смотреть на нее, смотреть по-настоящему, и понимать ее трагедию.

Фотография эта повергает в ужас. Она как удар под дых. От шока к горлу подступил ком, и я закашлялась.

Под фотографией – расплывчатая подпись, оставляющая тяжелое ощущение. Неизвестная пациентка психиатрической лечебницы, 1887 год.

Я переворачиваю страницу, потому что больше не могу смотреть на изображение. Я становлюсь еще одним человеком в череде тех, кто подвел эту женщину. Я даже видеть ее не могу.

Вся книга – это одно большое упражнение в мазохизме. В ней напечатаны фотографии с ужасающими подписями. В ней рассказаны истории женщин. Их избивали мужья, от них отказывались семьи, а общество не желало их видеть. Поэтому их забирали в лечебницу. Там есть отчеты об избиениях, голодовках, холодных ваннах, мытье проволочными щетками, а также о том, что пациентки днями не видели света.

Я выдыхаю каждый раз, при виде каждого нового кошмара, и понимаю, насколько сильно мне повезло. Если бы я родилась на сто лет раньше, я бы стала одной из них. Я бы страдала. Меня бы никто не понимал. Я бы надеялась, что кто-то догадается, почему мой собственный ум восстал против меня, и поможет мне. Большей части этих женщин так и не удалось вылечиться. Они провели остаток дней в горе и смятении. Мое безумие оказалось временным. Оно покинуло меня.

А вот стыд остался.

Через полчаса мучений я наконец добираюсь до страницы 164, помеченной Вивиан в дневнике. На ней еще одно изображение, занимающее весь лист. Оно расплывчатое и выполнено в сепии уже век назад. В отличие от фото безымянных жертв лечебниц, на этом снимке запечатлен мужчина, стоящий у изящного викторианского здания.

Мужчина молод, у него крепкая грудь, проступает живот. Усы его безукоризненно напомажены, а глаза почти черные. Одной рукой он держится за отворот своего утреннего наряда. Вторую засунул в карман жилета. Ужасно вычурная поза.